Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности - Генрих Вениаминович Сапгир

зубастая…

Как защелкает зубами!

Я, конечно, не заплакал.

Я схватил

горящий факел…

Прыгнул

крокодилотигр!

Я – навстречу…

В морду – тырк!

Как завыли что есть силы

в чаще тигрокрокодилы!

Я подумал: «Неужели

Я не сплю и не в постели?

И отсюда не вернусь?»

Спутник мой сказал:

– Не трусь.

Чтоб найти обратный путь,

надо сверху нам взглянуть.

Ус торчком я подниму,

а ты залезешь по нему.

Подхожу я неуверенно:

ус высокий —

выше дерева,

метров десять,

верно, есть.

Хоть и страшно,

надо лезть.

Я ползу

все выше,

выше…

Ветер у небе

ус колышет…

Озираюсь я

кругом.

Вижу город!

Вижу дом!

Руки я разжал невольно…

Кувырком!..

Упал не больно,

на подушку головой.

Потому-то и живой!

Ветер треплет занавески.

Утро! Утро в полном блеске.

Там на подоконнике

пехотинцы,

конники,

оловянный

строй храня,

дожидаются меня.

5

Он в тельняшке,

круглолицый,

и усы —

на полстраницы,

познакомьтесь,

дядя Ус.

Сразу видно,

что не трус.

ЧУРИДИЛО

Задумалась бумага…

Вперед, карандаши!..

– Художник, художник,

подумай, не спеши.

Не рисуй, художник,

ни солнце, ни дождик,

ни слона, ни крокодила.

Нарисуй мне Чуридило.

Взял художник карандаш.

Раз!

Круглый блин нарисовал.

Два!

А что вышло, посмотри.

Три!

Чуридило, Чурина,

круглолицый, как луна,

сорок ручек. сорок ножек.

Он плясать и прыгать может.

И глядят на нас

сорок синих глаз.

Чуридило, Чуридило,

глазки синие прикрыл он.

Чуридило, Чурило,

сорок глаз зажмурил он.

А ротиков двадцать —

и все хотят смеяться,

вот-вот расхохочутся. —

И всем смеяться хочется.

Вдруг дверь – нараспашку!

Зачем же вы так?

Листок потащил

налетевший сквозняк.

Подхватило

Чуридило,

понесло

и закрутило.

С подоконника – в окно,

а на улице темно.

Два далеких фонаря…

Мы искали, только зря…

Мы прошли

немало улиц,

мы одни

домой вернулись.

– Что, художник. ты грустишь?

В мире бродит твой малыш

Чуридило, Чурина,

круглолицый, как луна,

сорок ручек, сорок ножек

он плясать и прыгать может.

Сорок синих глаз,

где-то вы сейчас!

Синие, зеленые,

очень удивленные.

Покажи им только палец —

и уже заулыбались

двадцать ротиков и ртов.

Он шутить всегда готов —

вот-вот расхохочется…

Что-то плакать хочется.

РАССКАЗ ПРО ТАЗ

1

Начинается рассказ.

Жил да был железный таз.

В кухне жил

среди кастрюль,

был чистюля

из чистюль.

В нем и мыли

и стирали,

кипятили,

полоскали…

Таз гордился:

– Айда я!

Сколько выстирал

белья!

Между тем от частых стирок

таз протерся весь

до дырок.

Таз течет,

как решето,

не годится

ни на что:

ни стирать,

ни полоскать,

ни кораблики пускать.

Таз дырявый

очень скоро

очутился

у забора.

У забора он лежит,

под дождем

дребезжит:

– Я простужен,

я недужен,

никому теперь не нужен!

2

Продолжается рассказ.

Раз

хозяйский зоркий глаз

углядел

дырявый таз.

Вдруг

пара мускулистых рук

взяли таз под бока.

И два крепких башмака

зашагали по дороге.

Таз в волненьи и тревоге:

– Что за новая беда?

Понесли меня —

куда?

Посреди двора —

гора,

куча разного добра:

трубы,

проволока,

санки,

чайник,

ржавые жестянки,

и крыло автомашины,

и ведро,

и керогаз…

И на самую вершину

положили

старый

таз.

3

Старый таз шепнул:

– Соседи,

отжил я свое на свете.

– Говорят, что мы – сырье.

– Не сырье мы, а старье!

И не спорьте с тазом старым.

Верьте мне,

сюда недаром

нас несли из разных мест.

Злая ржавчина

всех

съест! —

Проволока, перекорежась,

завопила:

– Ужас! Ужас!

А у плитки-

инвалидки

встали дыбом все пружинки.

Части пишущей машинки

застучали часто-часто.

Древний чайник брякнул:

– Баста! —

Даже банки забренчали

от обиды, от печали…

В это время

весь металл

погружали

в самосвал.

4

На улице —

железный гром.

Повезли

металлолом:

трубы,

проволоку,

санки,

чайник,

ржавые жестянки,

и ведро,

и керогаз

и, конечно,

старый таз.

Вот

привезли их на завод.

Тут

печь

величиною с дом.

В нее кладут железный лом.

А в печи жара, жара.

И железная гора

раскаляется.

Таз

расплавляется,

он

удивляется:

«Ой!

Я совсем золотой!

Вот сейчас себе я нравлюсь,

потому что плавлюсь, плавлюсь…»

И расплавился.

Потом

остывал в огромной ложке.

А затем

стальным листом

покатился по дорожке…

Этот лист полез

под пресс.

Раз! —

И вышел новый таз,