И сплетаются нити судьбы... - Ульяна Подавалова-Петухова

Парень за стойкой спорить не стал.

Дима заставил выпить еще порцию. И только тут Ромала повела на него измученными глазами. Алкоголь согревал изнутри, и ее перестало трясти. Бармен переглянулся с Димой, кивнул на бокал, от девушки это не ускользнуло.

— Хватит, — просипела она и провела рукой по мокрым волосам.

Дмитрий смотрел на ее пепельное лицо и не знал, что делать. Расспросить, что случилось? Просто отвезти домой? А может, подняться с ней медпункт, пусть ей там поставят лошадиную дозу успокоительного. И неизвестно, сколько бы он так сидел и думал, как вдруг…

— Извините, — раздался мужской голос за спиной.

Парень оглянулся, Ромала тоже повернула голову, которая стала почему-то очень тяжелой, и чуть не свалилась с высокого табурета. А глаза вспыхнули такой болью, будто ей под ногти иголки загнали!

Сашин командир. Он и Дима ее успели подхватить. Она спрыгнула со стула и отодвинулась от военного. Милославский напрягся, увидев вновь лихорадочный блеск в глазах своей девушки. А тот просто протянул ей шарф.

— Ты забыла на нашем столике, — сказал мужчина.

Но Ромала руки не протянула. Дима забрал шарф, и встал поближе к девушке. Бармен с нескрываемым любопытством смотрел на происходящее. В такое время его бар был пуст, и он скучал, натирая стаканы. Дмитрий же не упустил ничего. И что Ромала узнала подошедшего и не то испугалась, не то он просто ей был неприятен, и парень только открыл, было, рот, чтоб расспросить незнакомца, как тот сам заговорил.

— Бессмысленно просить прощения, — сказал он, — прошлое не вернуть и не изменить. И я все эти годы не переставал спрашивать себя, почему он так поступил…

— Он поступил так, как ему в ту самую секунду подсказало сердце, и вам этого, действительно, не понять, — перебила Ромала твердым голосом, от безумия и слабости не осталось и следа. Дима хоть ничего не понимал в этом разговоре, отметил про себя, что девушка вполне адекватно говорит.

Сашин командир стоял перед Ромалой, перед девочкой, которой — пусть не по своей воле — он сломал жизнь. Даже этих трех минут, пока он смотрел там на нее в окружении уже своей семьи, ему хватило, чтобы понять: она не забыла и не простила. Для него, здорового мужика, эта встреча была также неожиданной и… потрясающей. Ромала оказалась еще красивее, чем на фотографиях, и она по-прежнему любила Сашу…

— Послушай, Ромала, — начал, было, он, но она его перебила:

— Нет, это вы меня послушайте. Прошлое действительно не изменить… не исправить. И коль так всё сложилось… теперь от вас зависит счастье Сашиной семьи. И вы должны сделать всё, чтобы они были счастливы. А я… — тут она усмехнулась, и у парней мороз прошел по коже, — я уже привыкла. Просто… неожиданно всё как-то получилось…

Она глянула на Диму, и едва улыбнулась. Улыбка без глаз — улыбка без души. Они уже повернулись, чтобы уходить, как в спину — словно нож — прозвучал вопрос:

— Тебе передали последнее Сашино письмо?

Девушка обернулась к военному.

— Письмо? Последнее? — не поняла она.

— Я его на Саниных похоронах передал, — ответил мужчина.

— Какое письмо? — кое-как процедила сквозь зубы Ромала.

Сердце опять заколотилось в горле, а в голове будто кто-то разжег костер. Она сделала шаг навстречу Сашиному командиру и замерла.

— Саша перед боем написал письмо тебе. На следующий день… погиб. Я не стал пересылать его. Думал, отдам на похоронах, а ты… Так что и письмо, и крестик я отдал…

— Какой крестик? — перебила его девушка, шагнув еще ближе.

Дима посмотрел на нее и подумал, что хуже, чем то ее состояние, в котором он ее застал, не бывает. Ошибался. Она побелела прямо на глазах, даже бармен перестал тереть свои стаканы. Щеки, казалось, ввалились, ни дать, ни взять — ранили смертельно, и жизнь покидала бренное тело.

Мужчина тоже видимо, испугался. Он подошел к ней и взял за тонкую, ледяную руку.

— Его крестик. Тоненький такой, маленький. У нас парни все поначалу смеялись, а он сказал, что его…

— Этот крестик я ему подарила, — перебила Ромала, отведя затуманенный взгляд. Она отвернулась и пошла к выходу. Парни смотрели ей вслед, Дима уже собирался за ней, как вдруг она бросилась к военному.

— Зачем же вы сняли его? Почему с ним не похоронили? Как вы могли? — закричала она, и голос сорвался, а из глаз брызнули слезы.

Дмитрий подошел к ней, хотел обнять, отвести, но цыганочка вырвалась.

— Да не было на нем крестика! Не было! Он его в бане оставил, когда мылся. А спохватился, когда уже уезжать собирались, да возвращаться не стал — дурная примета, — ответил тот с досадой.

Девушка стояла ни жива ни мертва. Лишь дышала тяжело и часто, будто пробежала стометровку.

— Он говорил о тебе перед смертью. Я не очень понял, о чем, но запомнил слово в слово. Саня сказал: «Ромала переживать будет. Теперь я знаю, что она там увидела», — сказал он, и цыганочка вскинула на него черные глаза.

— Значит забыл, — проговорила тихо, — забыл в бане… просто забыл… забыл…

Она развернулась и пошла в сторону двери, и каждый следующий шаг ей давался тяжелей, чем предыдущий.

В сердце была пустота. Она всё верно тогда увидела, вот только остановить не смогла…

Плохо старалась.

Недостаточно сильно хотела.

Если бы хотела — остановила бы!

А теперь…

Парни смотрели ей вслед, а она вдруг покачнулась на своих шпильках и стала оседать на пол. Дима с командиром бросились к ней.

— Ромала. Ромала! Ромала!!! — тряс ее Дмитрий, а она бесчувственным кулем висела у него на руках.

Военный оказался более хладнокровным.

— Давай ее в медпункт! — крикнул он, хлопнув Диму по плечу. Он помог тому подняться, даже протянул руки, чтоб перехватить девушку, но Дмитрий не отдал, лишь бросил через плечо:

— Вещи! — и поспешил. Он мог бежать. Мог, только боялся поскользнуться на гладком полу. А она, казалось, не дышала. Бледная до синевы. А под глазами проступили страшные синяки. — Держись, Ромашка! Держись!

Глава 29.

Они сидели в крохотном предбаннике медпункта. Дима