Седьмой урок - Николай Иосифович Сказбуш

class="p1">Парень с приплюснутым носом рванулся вперед, но тотчас снова отступил, точно его держали на привязи.

— Всех на одну веревочку! — закричал Лешка. Внезапно он запнулся, подозрительно огляделся по сторонам, приложил палец к губам: — Тс-с-с, тихо! Больше никому ни слова, слыхал? Только ты и я! — он наклонился ко мне. — Договорились? — пошатнулся и чуть не упал.

Продавец наклонился к нему:

— Точка, молодой человек. До свидания.

— А я еще ничего. Я еще могу…

— А ты слушай, — подскочил тупоносый к Жилову, — слушай, когда говорят по-хорошему, — он явно стремился затеять ссору. — Давай выматывайся, нечего людям мешать.

В дальнем углу зашумели, зазвенела посуда, кто-то выкрикнул:

— Распустили молокососов!

За окном появился патруль. Я растерялся. Все хорошие слова, которые так старательно подбирал, дружеские обращения, советы — все спуталось…

— Лешка, уйдем. Скорее, а то патруль ввяжется! Подумай, друг, сейчас, перед экзаменами, перед самыми экзаменами!.. — Я усиленно напирал на это слово «экзамены», как будто после экзаменов все прощалось… — Подумай, Лешка!

Но Лешка не желал думать:

— На тихую хотели, — бормотал он, наваливаясь всем телом на стойку, — хотели прижать Ленчика. Лешка, мол, сопляк, чудик, будет колотиться в припадках. Зажать хотели, запутать адвокатиками, — не выйдет! — Он стал снова хлопать ладонью по карману рубахи, шелестя сложенными листочками. — Все тут. С фактиками. Сегодня скорым ноль пятьдесят девять. Там разберут. Распутают. Всех адвокатов распутают… — он выхватил из бокового карманчика проездной билет. — Видал? — завертел билетом перед моим носом, — скорый ноль пятьдесят девять. Вагон номер одиннадцать. Место номер двадцать четыре. Верхняя полка. Точно. Кланяйся нашим мальчикам.

Он вдруг настороженно уставился на людей в дальнем углу, а люди из дальнего угла, особенно какой-то очкастый, — уставились на Лешку, и мне показалось, что очкастый подмигнул тупоносому парню. Но Лешка не заметил ни сверкнувших стеклышек, ни быстрого взгляда.

Очкастый в углу приподнялся, вытянув шею, белый чистенький воротничок соскочил с запонки, он стал его поправлять, никак не мог захватить заднюю запонку.

— Пойдем, Лешка… Уйдем скорее, — торопил я друга.

Леонид упрямо отдернул руку:

— Все. Можешь удалиться. Аудиенция окончена. — Он выпрямился, хмель вдруг прошел. А быть может, хмеля и не было. Глаза смотрели спокойно и уверенно. — Погоди, — проговорил он чуть слышно, приближаясь к самому моему лицу. — Хорошо, что ты пришел, Андрюшка. И вообще — ты чудесный парень…

Леонид привлек меня, обнял, прижал к груди и вдруг проговорил чуть слышно:

— Вот возьми письмо. Передай Ляле лично. Я хотел сам зайти, но если уже ты пришел…

Он ткнул мне в руки сложенный вчетверо листок.

— Феоктистова найдете в клубе строителей. У него встреча с самбистами в половине восьмого. Ну. Ступай, помоги, друг!..

— А ты?

— Ступай, говорят.

— Не могу тебя оставить!

— Приказываю! Немедленно! — Он поцеловал и оттолкнул меня. — Сейчас это самое важное. Запомни: обратись к Феоктистову. Только лично к Феоктистову. Это мой приказ.

Я хорошо знал Лешку, спорить было бесполезно. Я стиснул в руке маленький листок, в последний раз глянул на Лешку, — товарищ смотрел на меня спокойно, решительно, требовательно…

Лялю дома не застал. Ее двоюродный брат, — он так сам назвался, — осмотрев меня с ног до головы, сообщил, что Ляля отправилась к подруге готовиться к экзамену. Я, было, ушел, но потом вернулся и спросил двоюродного брата, где живет подруга. Двоюродный брат, довольно высокий парень с черными усиками, подумал немного и сказал, что не знает. По всей вероятности это та самая девочка, которая слывет в классе большим знатоком Маяковского. Пришлось последовать по этому не особенно точному адресу. В конце концов разыскал знатока, но узнал, что Ляля давно ушла и сейчас, наверное, в библиотеке.

Ближайшая библиотека оказалась закрытой на ремонт. На всякий случай заглянул в читальню клуба и за первым же столиком увидел Лялю. Мое появление встревожило ее:

— Что-нибудь произошло?

Я поспешил ее успокоить:

— Ничего не произошло. Разве по моему лицу что-нибудь видно? — и только после того решился приступить к делу: — Выйдем скорее в коридор. Или на улицу. Я должен сказать очень важное…

Ляля сложила книги, встала из-за стола, шумно отодвинула стул, вернула книги заведующей читальным залом:

— Пожалуйста, примите. Сегодня уже не вернусь… — бросила мне коротко: — Говори! Что-нибудь с Лешкой?

— Да так, ничего особенного…

Мы вышли на улицу. Уже начинало темнеть, народ схлынул, в автобусах и трамваях стало свободней. Я глянул на ближайшие городские часы — шел восьмой час.

— Ты видел Лешку? — нетерпеливо допытывалась Ляля.

— Только что. То есть, извини, час тому назад.

— Здесь, в городе? — взволнованно воскликнула Ляля. — Что с ним?

— Да ничего такого. Просто был дома. Потом поехал в поселок. Потом поехал домой. — Я поспешил вручить Лешкино письмо: — Вот. Просил передать. А сам остался в подвальчике.

— В каком подвальчике?

— Да в этом самом… в фруктовом.

— В фруктовом?

— Ну да, «Вино-фрукты». И разные там… компоты…

— Погоди, Андрюшка, что-то я не пойму, — еще больше встревожилась Ляля. — Ты что-то недоговариваешь! Оставил Лешку одного?

Я вынужден был рассказать все по порядку.

Не дослушав, Ляля воскликнула:

— Оставил товарища?

— Да он же сам приказал!..

— Оставил одного! Бросил! — Не слушала меня Ляля. — Вот так друг. Товарищ называется!

— Он сам велел. Пойми ты!

Она ничего не хотела понимать:

— Как ты смел оставить товарища?

— А письмо? Должен был я передать письмо?

— А ты и обрадовался! Лишь бы отвязаться, — глаза ее стали недобрыми. Никогда прежде Ляля не смотрела на меня так неприязненно. — Испугался! Побоялся запачкаться. Ка-ак же, мог патрульный наскочить, удостоверения потребовать. Неприятности, протокол и все такое. Да еще в газете пропечатают! Прощай тогда аттестат зрелости. А зачем тебе аттестат зрелости, — накинулась она на меня, — вот такому, как ты, хлюпику. Все чистенькими хотят остаться. А на товарища наплевать! — Она почти с ненавистью уставилась на меня. Обидно стало, так обидно — сказать не могу. Если б не приказ Лешки, убежал бы и кончено. Но я знал, что Лешка неспроста передал письмо, что Лешка ждет…

— Послушай, — проговорил я как можно спокойнее, стараясь не глядеть на Лялю, — ты можешь думать обо мне все, что угодно. Можешь обзывать разными словами, ребятам расскажи — это твое личное дело. Но письмо, пожалуйста, прочти. Не уйду, пока не прочтешь.

Не слушая меня, Ляля разгладила листок школьной тетради и наспех просмотрела первые строчки:

— Ты знаешь, о чем пишет Леонид?

— Я чужих писем не читаю.

— Ну, пойдем сюда к витрине, я прочту…

Мы подошли к ярко освещенной витрине. Прохожие оглядывались на нас, улыбаясь немного завистливо, а Ляля сбивчиво и неспокойно читала:

«Лялька, дорогая, будь другом!

Во-первых, не сердись на меня. Знаю — назовете