Без единого свидетеля - Элизабет Джордж

— Я иду в булочную. Это в начале Брик-лейн. Можете прогуляться со мной, если хотите. Я буду рада компании. Так хорошо бывает поболтать по-нашему, по-женски. И к тому же я могу показать вам кое-что весьма интересное.

Она зашагала дальше, не волнуясь, идет Ульрика за ней или нет. Ульрика же поспешила догнать Арабеллу, чтобы не тащиться сзади, подобно нежеланной спутнице. И она все-таки спросила:

— Как вы узнали, кто я такая?

Арабелла окинула ее взглядом.

— Сила характера, — ответила она. — То, как вы одеваетесь, выражение лица. Как двигаетесь. Я видела, как вы подходили к калитке. Грифф всегда любил сильных женщин, по крайней мере на начальной стадии общения. Соблазняя сильную женщину, он как будто сам становится сильным. На самом деле это не так. Вам-то это хорошо известно. Грифф никогда не был сильным. У него не было такой необходимости. То есть сам-то он думает как раз наоборот, так же как думает, будто успешно держит в секрете все свои… свои серийные совокупления. Но он слаб, как слабы все красивые мужчины. Мир склоняется перед его внешностью, и Грифф думает, что должен доказать миру, будто он стоит чего-то большего, чем его красота, но ничего не получается, потому что к своей цели он идет, используя все ту же внешность. Бедняжка, — добавила она. — Иногда мне его очень жалко. Но все же, несмотря на все недостатки Гриффа, мы научились жить вместе.

Они свернули на Брик-лейн и дальше двинулись в северном направлении. Перед угловым магазином, где продавались сари, из грузовика выгружали рулоны яркого шелка. Витрины все еще мигали рождественскими гирляндами и огнями и, скорее всего, так и будут мигать до следующего декабря.

— Я думаю, поэтому вы и взяли его на работу, да? — спросила Арабелла.

— Из-за его внешности?

— Полагаю, вы проводили собеседование, были очарованы его задушевными манерами и не стали проверять рекомендации. Таков и был его план. — Арабелла одарила собеседницу взглядом, который показался Ульрике хорошо отрепетированным. Что ж, у жены Гриффа было достаточно времени, чтобы потренироваться перед зеркалом в надежде, что когда-нибудь ей выпадет шанс сказать свое слово любовницам мужа.

Ульрика не хотела лишать Арабеллу триумфа. Тем более что триумф был заслуженным.

— Признаю себя виновной, — сказала она. — Он грамотно себя вел во время собеседования.

— Не знаю, как он переживет наступление старости, — сказала Арабелла. — Хотя у мужчин все иначе.

— Срок годности длиннее, — согласилась Ульрика.

Они негромко рассмеялись и вдруг отвернулись друг от друга, смутившись. Некоторое время они молча шли по Брик-лейн. Напротив магазинчика пуговиц и ниток, который стоял на этом месте, похоже, еще во времена Диккенса, Арабелла остановилась.

— Вот. Это я и хотела показать, Ульрика.

Она кивнула на другую сторону улицы — на ресторан «Бенгальский сад», соседствующий с древним магазином товаров для шитья. Окна и двери ресторана были закрыты решетками до наступления темноты.

— А что это? — спросила Ульрика.

— Тут работает она. Зовут Эмма, но вряд ли это настоящее имя. Скорее всего, при рождении ее нарекли каким-то непроизносимым сочетанием букв, начинающимся с «М». И потом добавили «а», чтобы звучало по-английски. Или она сама это придумала. Эм — а. Эмма. Наверное, родители все еще зовут ее настоящим именем, но она изо всех сил старается быть настоящей англичанкой. Грифф собирается помочь ей. Она официантка. Для Гриффа это совершенно новый опыт, потому что раньше он не увлекался этническими типами. Но я думаю, что усилия Эммы выглядеть и вести себя по-английски, да еще вопреки воле родителей… — Арабелла снова посмотрела на Ульрику. — Все это он расценивает как проявление силы характера. Или хочет в это верить.

— Как вы про нее узнали?

— Я всегда про них знаю. Такова доля жены, Ульрика. Существует масса признаков. Что касается этого случая — недавно он повел меня в ресторан на ужин. И знаете, какое выражение было у нее на лице, когда мы вошли? Он, очевидно, раньше уже бывал там без меня, заложил фундамент. Я стала фазой номер два: демонстрация жены, чтобы Эмма своими глазами убедилась в семейном статусе ненаглядного.

— А о каком фундаменте вы говорите?

— А-а, это. У Гриффа есть свитер, который он надевает каждый раз в начале знакомства с женщиной. В общем-то, это обычный свитер грубой вязки. Но его цвет как-то по-особому оттеняет глаза Гриффа. Вы не помните? Он не надевал его, когда у вас было назначено деловое совещание или что-то в этом духе? Когда вы должны были остаться вдвоем и больше никого? Ага! Вижу, что носил. Он раб привычек. Но зачем что-то менять, если и так все получается? Так что вряд ли можно осуждать Гриффа за отсутствие изобретательности.

Арабелла двинулась дальше. Ульрика пошла за ней, бросив прощальный взгляд на «Бенгальский сад».

— Почему вы не расстанетесь с ним? — спросила она Арабеллу.

— У Татьяны должен быть отец, — последовал незамедлительный ответ.

— А как же вы сами?

— Мои глаза открыты. Гриффин таков, каков есть.

Они перешли улицу и продолжили движение на север, мимо старой пивоварни и скопления магазинов кожаной одежды. Ульрика задала наконец вопрос, ради которого пришла к Арабелле, хотя к этому моменту уже осознавала, сколь глупо надеяться на честный ответ.

— Ночью восьмого числа? — задумчиво повторила Арабелла, чтобы Ульрика поверила, будто услышит сейчас правду. — Ну как же, Ульрика, отлично помню. Он был дома, со мной. — А потом добавила нарочито медленно: — Или с Эммой. Или с вами. Или провел всю ночь до рассвета в трафаретной мастерской. Я готова подписаться под всем, что скажет Грифф. Он, вы, все остальные могут безусловно рассчитывать на это, — Она остановилась у витрины большой булочной. За стеклом толпилась очередь покупателей, а над головами висела доска с перечнем кондитерских изделий и цен. — А по правде говоря, я понятия не имею, где он был в тот день, но полиции я никогда в этом не признаюсь, даже не надейтесь. — Она отвернулась от Ульрики и посмотрела на витрину с видом человека, вдруг осознавшего, где он находится, — Ну вот мы и пришли. Вы не хотите рогалик, Ульрика? Я угощаю.

Он нашел место для парковки — такое, лучше которого не найти. Подземная стоянка при универмаге «Маркс энд Спенсер». Разумеется, она оборудована камерами скрытого наблюдения, но в этой части города ничего другого не приходится ожидать. Однако даже если Его образ окажется записанным на пленку, присутствию на стоянке есть логичное объяснение.

В универмаге есть туалет. Там есть продуктовый магазин. И первое, и второе — вполне невинные поводы оставить машину на подземной стоянке, не так ли?

Чтобы играть наверняка, Он зашел в универмаг и посетил оба заведения. В супермаркете купил шоколадку и постоял в мужском туалете над писсуаром, широко расставив ноги. Этого должно хватить, подумал Он.

Тщательно помыв руки — в это время года нужно быть особенно осторожным, чтобы уберечься от очередной эпидемии, — Он покинул здание универмага и пешком пошел к площади. Там сходилось с полдюжины улиц и улочек, и по одной из них Он и шагал. Она была самой оживленной в этом районе. На проезжей части яблоку некуда было упасть между такси и частными автомобилями, стремившимся попасть с юго-запада на северо-запад. Он вышел на площадь, перешел дорогу на зеленый свет светофора, вдыхая выхлопные газы автобуса номер одиннадцать, и оказался в сквере, разбитом посреди площади.

Со времени провала на рынке Лиденхолл Он был подавлен и зол, однако теперь Его настрой изменился. На Него снизошло вдохновение, и Он ухватился за него, корректируя планы без чьего-либо вмешательства. В результате — избежал потока издевок от червя. А все потому, что в один прекрасный момент Он осознал, что перед Ним открылся совершенно новый путь. И о пути этом кричали все до единой газеты в газетных киосках на каждом углу, который Он миновал.

В сквере Он подошел к фонтану. По странной причуде архитектора фонтан поместили не в центре сквера, что было бы логично, а в южном углу. Туда Он и направился. Постоял молча, глядя на женщину, вазу и струйку воды, изливаемую в идеальный овал фонтана. Хотя неподалеку росли деревья, в воде не было ни опавших листьев, ни обломанных веток. Весь мусор своевременно убирался и вывозился, и поэтому журчание падающей воды было таким звонким, без хлюпанья, которое подразумевало бы разложение. В этой части города такое было просто немыслимо: смерть, разложение, гниение. Именно поэтому Его выбор столь безупречен.

Он отошел от фонтана и осмотрел остальной сквер. В целом это будет неимоверно рискованное предприятие, сделал Он вывод. Позади аллеи, ведущей к мемориалу времен войны, стояли в ряд такси, ждущие пассажиров, чуть дальше станция подземки изрыгала на поверхность пешеходов. Они расходились по банкам, магазинам, пабам. Они рассаживались за столиками кафе или вставали в очередь в билетную кассу театра.