«Звезды», покорившие миллионы сердец - Серафима Чеботарь

Впрочем, родители Эди, помимо земли и славных предков, передали детям еще одно наследство: расшатанную психику. И Френсис, и Элис страдали психозами – так что паре в свое время даже настоятельно советовали не обзаводиться детьми. Двое из братьев Эди сошли с ума – да и сама она не была образцом нормальности: с детства девочка демонстрировала полное отсутствие инстинкта самосохранения и прочие странности. Она обожала носиться на лошади в грозу, никогда ничего не читала (хотя, по воспоминаниям, всегда носила с собой «Историю двух городов» Диккенса), ненавидела собственное тело и в девятнадцать лет попала в психиатрическую больницу с анорексией – в то время излишняя худоба была признаком не красоты, а болезни. Находясь в нью-йоркской клинике Бельвью, она умудрилась забеременеть неизвестно от кого и сделала аборт. Так началась взрослая жизнь Эди Седжвик.

Выписавшись из клиники, Эди по настоянию родителей отправилась в Гарвардский университет. Правда, время и силы она тратила не на учебу, а на тусовки: ее проводником в мир веселой жизни стал недавний выпускник Гарварда Чак Уэйн, завзятый тусовщик и завсегдатай нью-йоркских вечеринок, про которого говорили, что его заветной мечтой было прославиться за счет какой-нибудь знаменитости. Познакомившись с Эди, Чак понял, что нашел свой золотой билет: ее странное обаяние приманивало людей, как свеча – мотыльков.

Когда Эди исполнился двадцать один год, она получила право распоряжаться наследством, которое оставила ей бабушка: кроме денежной суммы, ей отошла огромная квартира на Парк-авеню. Эди немедленно бросила Гарвард и переехала в Нью-Йорк, где пустилась во все тяжкие: тратила огромные суммы на наряды из роскошных бутиков (легкомысленно и вызывающе комбинируя их с вещами, купленными на блошином рынке или оставленными в ее квартире нетрезвыми друзьями), выпивку, наркотики и бесконечные вечеринки. А после того, как она, сидя за рулем собственного «мерседеса» не совсем в трезвом уме, попала в аварию, Эди передвигалась по городу исключительно на лимузинах с шоферами. Верный Чак был рядом: не без его участия Эди быстро превратилась в одну из самых знаменитых богемных девчонок Нью-Йорка – хотя до истинной славы было еще далеко.

В январе 1965 года на вечеринке у одного из друзей Эди познакомилась с Энди Уорхолом – художником, режиссером, иконой поп-арта и великим тусовщиком, – который был немедленно очарован Эди. Ее необычное обаяние, свежесть и оригинальность произвели на него впечатление: уже весной Эди стала завсегдатаем знаменитой Фабрики – мастерской Уорхола, которая в то же время была местом самых шумных вечеринок, притоном, очагом культурной жизни и символом современного искусства. Серебристые стены Фабрики вмещали необыкновенное число сумасшедших, гениев, фриков и просто любопытных, которые пили, творили, принимали наркотики, молились, снимали кино или просто ходили по пятам за Энди, пытаясь раскрыть секрет его таланта.

Для начала Уорхол снял Эди в своем фильме «Винил» (хотя все роли там были мужские, Энди не мог упустить случая заманить Эди в кадр), затем еще в нескольких андеграундных лентах. Хотя ее роли были маленькими, Эди трудно было не заметить. Вскоре Уорхол уже не мог без нее обходиться: он всюду таскал Эди за собой, взахлеб рассказывая о том вдохновении, которое она дарит ему. «В ней была поразительная пустота и ранимость, которые делали ее отражением интимных фантазий любого, – позже вспоминал Уорхол. – Она могла быть всем, чем захотите, – девочкой, женщиной, умной, глупой, богатой, бедной – всем, чем угодно. Она была чудесным, прекрасным чистым листом».

Вернувшись из Парижа, куда он ездил вместе с Эди и Чаком на открытие своей выставки, Уорхол заявил, что хочет сделать из Эди королеву Фабрики. Он придумал ей образ «бедной богатой девочки» (как вариант – богатой бедняжки) и задумал снять целый цикл кинофильмов с Эди в главной роли: в первом таком фильме с говорящим названием «Бедная богатая девочка» зрители могли видеть, как Эди просыпается, курит, красится, одевается и рассказывает о себе. Этот фильм, целиком снятый в квартире Эди, должен был стать частью целого цикла – «Саги о Бедной богатой девочке», но по неясным причинам сага так и осталась незаконченной. Зато Эди снялась в знаменитой «Кухне», «Девочках из Челси» и десятке других картин. Фильмы Уорхола всегда были «вещью для своих» – их почти не демонстрировали за пределами Фабрики, но критики, всегда следившие за тем, что происходит в ее серебристых стенах, заметили Эди. Очень скоро ее имя уже знал весь Нью-Йорк.

Уже скоро о ней стали писать не только кинокритики, но и журналы мод: необычный стиль Эди был безусловно достоин того, чтобы его воспели все глянцевые журналы. Хрупкая фигурка, мини-платья от Betsey Johnson (и вечерние наряды от Кристобаля Баленсиаги), плотные черные колготки, туфли без каблука, огромные, до плеч, серьги, корокие светлые волосы (говорили, что и цвет, и прическу Эди заимствовала у Уорхола), густо подведенные глаза и рассеянный взгляд наркоманки – вот образ, который Эди Седжвик оставила на память о себе. Ее фотографии украсили страницы Vogue, Life и Harper’s Bazzar, редактор которого – легендарная Диана Вриланд – обожала Эди Седжвик, воспевая ее дивную кожу, смелый стиль и обаяние. Между тем Эди настолько не любила собственное лицо, что ее макияж занимал не один час: она безжалостно рисовала себя заново, зато потом весь мир был готов упасть к ее ногам. Тысячи девушек по всему Нью-Йорку (а позже и по всему миру) подражали ее манере одеваться, стричься, беззаботно смеяться, курить, не переставая и идти по жизни, не задумываясь о завтрашнем дне.

Конечно, феномен Эди Седжвик не исчерпывался ее уникальным внешним видом, немалым состоянием или умением смешивать кокаин с виски. Она была необыкновенно обаятельна, и рядом с нею каждый чувствовал себя причастным к какой-то великой тайне. Боб Ньювирт, один из ее любовников, признавался: «Эди была фантастической. Она всегда была фантастической». Кто-то из ее приятелей по Фабрике говорил об Эди: «Она была светом, вдыхала в окружающих ее людей жизнь», другой вспоминал о ее сияющей улыбке: «Она улыбалась всегда, но каждому, кто говорил с нею, казалось, что все ее сияние предназначается только ему».

Эди и Энди представляли собой живую икону поп-арта, воплощение культуры шестидесятых годов. Одинаково одетые и причесанные, с созвучными именами и одинаковым сумасшествием в глазах, признанные король и королева Манхэттена – они правили Нью-Йорком, а значит, и всем миром. Эди даже называла себя миссис Уорхол – хотя никто до сих пор не знает, насколько глубоко зашла их телесная любовь, всем было понятно, что их души слились воедино.