Громов: Хозяин теней - Екатерина Насута

Поэтому я попросил читать Ленку. Слушать было всяко легче. Она и читала. Потом читала медсестра. Одна, другая и третья…

И снова Ленка.

— Слушай, Громов… может, я найду кого? Ну, спеца, чтоб он тебе всю эту мутотень коротко пересказал? — предложила она, запнувшись на слове «контрреволюционное движение».

А я подумал и согласился, осознав, что тоже в этих всяких движениях запутался окончательно. Главное, что с революцией понятнее не стало.

Вопросов же прибавилось.

Была в том мире война? Первая мировая? О второй Еремей не упоминал. Про Кавказ вот говорил, но как-то… обыденно, что ли? Как о чём-то понятном и привычном.

А вот о мировой — так нет.

И скорее всего второй не случилось. Может, тогда и первой не было? А значит, и революции… и всё… замерло?

Возможно ли такое?

Профессор, высокий и тощий, похожий на седую цаплю в костюме, был весьма удивлён моим интересом.

— Простите… — сказал он. — Я, признаться, не очень понял, что от меня надо… точнее понял задачу в целом, но частности…

Он носил круглые очочки и острую, какую-то совершенно стереотипную бородку.

— Если я узнаю, для чего вам эта информация, я пойму, в каком контексте её подавать. Рассказывать ли о личностях той эпохи или же сосредоточиться на социальном процессе. Или, возможно, вам интересны некоторые конкретные события.

Павел Вячеславович чувствовал себя неловко и на меня старался не смотреть. Обычное явление. Люди боятся инвалидов и смертельно больных, даже когда болезнь не заразна, всё одно боятся.

Мне не привыкать.

— Скажем… вот… допустим, я решил написать книгу. Фантастическую.

Врать не люблю, но правда, чую, будет выглядеть ещё большим бредом.

— Про параллельный мир. Там магия и всё такое. Но время хочу, чтоб было как вот… в шестидесятые, только без Советского Союза… чтоб, допустим, мировой войны не случилось. Второй.

На меня смотрят устало и скептически. Ну да, где наука, а где — фантастические книги. Но терпят, потому что профессора истории не столько получают, чтоб от частных консультаций отказаться.

— И вот скажите, случилась бы революция, если бы не было первой мировой?

— Интересный вопрос.

Он щипает пальцами свою бородку.

— Сложный… и не поверите, но споры на сей счёт идут давно, едва ли не с момента самой революции.

Он присаживается.

— Мнения разделились… научные, если отставить в сторону тех, кто полагает, будто бы сама по себе революция — результат работы иностранных разведок. В частности английской и немецкой… вы не возражаете, если я пиджак сниму. Жарковато тут…

— Нисколько.

Мне тоже было жарко. Правда, потом жар сменялся холодом, а тот снова жаром. В общем, организм штормило, но к чему пугать славного человека.

— Так вот, лично моё мнение, что война была тем самым костром, который и разогрел котёл империи… образно выражаясь, так…

— Что рвануло.

— Именно, Савелий Иванович. Именно… та война, ныне почти забытая, не только забрала миллионы жизней. Она уничтожила четыре великие империи[2]. И первой среди них стала Российская, где революция завершилась продолжительной и кровавой гражданской войной. И принесла не столько свободу народам, сколько новые потрясения и беды. Хотя…

Он замолчал.

— А если бы её не было, Павел Вячеславович? Революции?

— Я историк, а не фантаст.

— Но всё-таки? Разве вас никогда не тянуло поразмышлять? Просто поразмышлять. Вслух?

— Что ж, — он позволил себе снисходительную улыбку. Так взрослые улыбаются, отвечая на глупые, как им кажется, детские вопросы. И ладно. Я вполне могу позволить себе побыть ребенком. — Давайте и вправду пофантазируем…

Умирающим отказывать не принято.

Тем паче, когда этот умирающий готов заплатить за совместную фантазию. Твою мать, до чего же пошло…

— На самом деле из всех воюющих сторон Россия находилась в наиболее выгодном положении. И если в начале войны у неё имелись определённые проблемы… скажем так, никто вообще не думал, что может случиться столь глобальная война, которая ко всему растянется на годы. И что сражения будут происходить не только на земле и в воде, но и в воздухе. Нет, близость войны ощущалась. Имелись предпосылки и умные люди отмечали их. И агрессивность канцлера Германии. И настроения Австро-Венгрии, но все полагали, что война, если и случится, то быстрая, которая займет месяц-другой от силы. Ведь начался двадцатый век, эпоха гуманизма…[3]

Это они конкретно поспешили.

С гуманизмом.

— Да, сейчас это кажется смешным, — моё сомнение профессор заметил. — И даже в чём-то наивным. Наука сделала рывок. Надо учесть, что до того мир существовал довольно неспешно… да, где-то там ходили корабли, осваивались территории, но вы представьте, сколько требовалось времени, чтобы добраться из того же Петербурга в Москву? Не на поезде, а санным путём или по дорогам? Так и везде — мир существовал со скоростью конной повозки. А потом появилась железная дорога. Следом — автомобили и дирижабли. А там уж и самолёты. И главное, эта техника всё совершенствовалась. Газеты писали то об одном, то о другом открытии. Заводы наполнялись станками, которые увеличивали производство не на десять-двадцать процентов, а в десять-двадцать раз. Если вы понимаете.

Понимаю.

С производством как раз и понимаю.

— Казалось, что ещё немного и человек шагнёт к звездам. А ещё достигнет глубин океана и всего там прочего… а тут война. Тоже новая. И железные дороги везут уже не путешественников, а сотни и сотни людей, которые сходятся друг с другом. И тоже не в штыковом бою. Пулеметы, первые танки… ядовитые газы.

И прочее дерьмо, которым изобретательное человечество готово поделиться с ближним своим.

А тени?

Может, война была и тени — это её последствия? Хотя нет, тени появились много раньше.

— Но возвращаясь к вашему вопросу… так вот, Российская Империя к началу войны находилась на подъеме. Стабильный рост экономики. Внешней и внутренней торговли. Населения… в общем,