Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка - Чейз Джеймс Хедли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А мы и так близнецы, когда работаем вместе.
— Что он сделает, если вдруг придется спасаться бегством?
— У него есть американская виза. В Нью-Йорк он попадет во что бы то ни стало. Это вопрос лишь нескольких дней. Не так-то просто найти хорошо одетого «зайца» на огромном корабле, в бесчисленных барах и ресторанах. Ловят тех, кто прячется в шлюпках. Здесь как в лондонском клубе: стоит только поприличнее одеться, и вас запросто пропустят. Ведь члены проживают и в Ирландии, Шотландии, где-то за границей и бывают в клубе раз в год по обещанию. Если хотите, чтобы вас не остановили, запомните главное: нужно выглядеть и действовать так, будто вы имеете полное право быть там, где вы есть.
— Его могут схватить.
— Тогда — конец. Вы же слышали, что он сказал. Это не пустые слова.
— А вы?
Бернерс засмеялся:
— Я очень люблю жить. Но по своим законам. В тюрьме все равно отдашь концы, так уж я позабочусь, чтобы умереть на свободе.
— Мисс Виккерс тоже так думает?
— Не спрашивал, но уверен, что нет. Такие, как она, мирятся со всякой жизнью. Белль, как говорится, и из топора кашу сварит. Правда, мы с ним никогда еще впросак не попадали. А вы?
Бенсон крутнул золотое кольцо на пальце, загорелое лицо его сверкнуло белозубой улыбкой:
— Честно говоря, попадал. Давным-давно. Видите ли, однажды я просидел три года в турецкой тюрьме. Получил жестокий урок.
— Вы случайно не задумали какой-нибудь подвох на корабле? — спросил Бернерс.
— Нет. Иначе я не начинал бы этот разговор. Меня интересует Рейкс. Вам операция — в удовольствие, ему — нет. Это мы его заставляем. Но почему бы и ему не наслаждаться ею?
— У Рейкса и так все уже есть.
— А у вас?
— Как я недавно понял, моим желаниям нет предела. Они такие прочные, осязаемые, красивые, их так много. Но Рейксу нужен он сам. И не сегодняшний, а тот, каким он мог бы стать. Он считает, что сумеет прожить вторую жизнь. А у меня не хватает смелости сказать ему, что это лишь воздушные замки.
В шесть часов ветер не изменился, облака поднялись на пятьсот футов и поредели, но иногда посверкивали зарницы.
В восемь часов Бернерс позвонил мисс Виккерс на «КЕ-2» в Гавр. Из совершенно безобидного разговора она узнала, что его тете не стало ни лучше, ни хуже.
Белль положила трубку, и Рейкс сказал:
— Все в порядке. А теперь поешь. Не спеши. Я уже ухожу. Если случайно столкнешься со мной, не подавай виду. Часа через два заглянет стюард заправить постель. Шляпу, пальто и все остальное я заберу в половине двенадцатого. Без четверти двенадцать мы встретимся возле открытого бассейна на первой палубе.
Рейкс провел кончиками пальцев по ее щеке и ушел. Через несколько минут он уже смотрел, перегнувшись через поручень, как с гаврского причала на корабль садятся новые пассажиры, собранные в Европе. Вдруг хлынул дождь и загнал его под навес. Рейкс купил в киоске журнал, присел на кресло на прогулочной палубе. В грильбаре, в ресторанах люди копались в меню, официанты объясняли, что такое «Пэлла а-ля Валенциана», советовали вино к «Кебаб а-ля Тюрк»… Сотни людей развлекались, только Рейкс сидел, невозмутимо читал статью о возрождающемся интересе к древней мальтийской культуре.
Через час он пошел в кают-компанию. Шторы уже опустили. В девять вышел на корму и, облокотившись на поручень, посмотрел, как корабль салютует Гавру и медленно входит в воды Ла-Манша. Французское побережье и огни города исчезали в сгустившихся сумерках. Рейкс стоял на корме, пока холодный воздух не заставил его уйти в театральный бар и выпить большую рюмку виски. С безразличным видом мимо прошла Белль. Рейкс смотрел, как она проталкивается сквозь толпу. На ней было простое черное платье, косынка на плечах и тот же жемчуг на шее. И вдруг Рейкс загрустил. Ему немногое в ней нравилось, он любил, в общем, одно ее тело, но смущенно понимал, что между ними все-таки есть что-то еще. И не только ребенок, которого она носит, и не только нить тех событий, что связали их воедино в последние месяцы. Более всего, конечно, он ценил ее преданность. Он знал, что она пойдет за него в огонь и в воду, несмотря ни на что. Совсем как Бернерс. Бернерс сказал бы: это оттого, что они одной крови, люди вне общества, их интересы скреплены простым желанием отличаться от других. Но — самое странное — он никогда нигде не чувствовал себя чужим. Ведь люди, в основе своей, были такими же, как он сам. Их жизненные пути просто никогда не пересекались. Под натиском угроз, когда решался вопрос — жить или умереть, — большинство людей и солгут, и украдут, и убьют. Честно говоря, многим это даже нужно. Вот почему люди счастливы на войне. Вот почему они бунтуют, громят стадионы и автобусы после футбольных матчей. В нем, как и во всех остальных, сверху лежат первобытные инстинкты, которые ищут предлог показать себя. Да, Бернерс одной с ним крови, так же, как и Белль… как и любая живая душа на корабле — в роковую минуту. Он еще два часа бродит по кораблю. Он не ел с утра, его тело не жаждало пищи. Оно попросту умерло. Рейкс стал машиной, частью плана и операции.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})В половине двенадцатого он вошел в каюту Белль. Молча взял шляпу, надел пальто и перчатки. Потом протер ракетницу и патроны, маленький пистолет, чтобы не оставить отпечатков, и разложил по карманам.
Уже на пороге он сказал:
— Я у бассейна на первой палубе. Пальто неси на руке, наденешь, когда выйдешь на корму. Возвращаясь, снова перебрось через руку, чтобы оно хоть немного скрывало твою сумку.
Белль подошла к нему, и Рейкс не удивился, увидев в ее глазах искорки страха. Так и должно быть, но страх нужно загасить в самом начале.
— Энди… вдруг что-нибудь случится? Ну, я просто думаю… а вдруг?
В первый раз ее путаные речи не разозлили его.
— Ничего страшного случиться не может.
— Ну, а если… вот возьмет и случится? Ты придешь ко мне за помощью, правда?
— Если понадобишься ты или твоя помощь на то, чего нет в плане, приду ли я к тебе? Ты это хочешь узнать?
Он поцеловал ее и ушел. Через пятнадцать минут и она вышла на палубу. Они стали рядышком у правого борта, вглядывались на юг, в темноту, смотрели туда, откуда прилетит вертолет. Как влюбленный, он взял ее за руку и безмолвно смотрел на море. Когда корабль отплывал от Гавра, ветер дул с запада, теперь же сменился северным. Какой-то глухой гул мешался с присвистом ветра, все время шипела вода, за кормой оставался бледный светящийся след. Горстки людей бродили по палубе, от ветра они закутались в пальто и шарфы, красными мотыльками летели за борт окурки сигарет.
Белль чувствовала теплоту его руки и думала: «Вот мы стоим словно молодожены в свадебном путешествии. Как десятки других пар на этом корабле. Если бы не дурацкая, беспутная жизнь!..» Но ведь тогда она не познала бы его твердого недосягаемого духа… Ну и что, ведь люди не тоскуют о том, чего никогда не имели. И она не тосковала бы о нем как о мужчине. И о медовом месяце тоже… Белль поняла, что всю жизнь будет грустить об этом. Не о конфетти. Не о приданом. Не о том, чтобы поскорее уйти в каюту и в первый раз после свадьбы заняться любовью. Жизнь уже дала ей все это. Однако что они за пара! Муж со спрятанным в кармане пистолетом. Жена с полной сумкой дурацких гранат, которые способны умертвить толпу людей. И где-то в самом ядре этого паршивого «ограбления века» — тонны золота. Да чего уж там, ясно: мужчины всю жизнь стремятся только к одному — к деньгам. Женщины, дом, дети — все побоку, все это — лишь декорации вокруг позорного столба их страсти к деньгам, славе и положению.
Рейкс склонил лицо и поцеловал кончик ее брови. Сердце Белль сжалось от неожиданности. Нет, это не игра для тех, кто случайно сейчас их может увидеть. Это искреннее чувство, оно поднялось в нем, чтобы встретить ее любовь. И ничто иное.
Рейкс посмотрел на часы и сказал:
— Десять минут первого. Они опаздывают. — Слова эти он произнес больше для самого себя, чем для нее.