Другая история войн. От палок до бомбард - Александр Жабинский

Огнестрельное оружие первого поколения – бомбарды вроде тех, что изображены на рельефах Пергамского алтаря, – начинали применять в разных местах не из-за боевых качеств, а потому, что выстрелы пугали лошадей, рассеивая конницу. На первых порах они пугали и пехоту тоже. Бомбарды не могли нанести ей большого вреда, но оказывали психологическое воздействие.

Крупные бомбарды, кидающие каменные ядра на расстояние до километра, уже в конце XIV века использовались повсеместно, но успешно только при осаде и обороне крепостей. Скорострельность была очень низкой. Так, при осаде Дортмунда (1388) в один день было выпущено 33 ядра, а за 14 дней осады – 283 ядра. Орудия не могли менять раз занятую позицию, заряжались медленно, порох был плохого качества. Поэтому в открытом поле стрельба не оказывала влияние на ход боя, как это было, например, при Грюнвальде (1410), и редко попадали в летописи.

В неявном виде наличие или отсутствие огнестрельного оружия в описании боя служит делу подтверждения хронологии, а когда-то, возможно, служило и основой для ее выстраивания. Однако довольно долго не только крупное, но и ручное огнестрельное оружие, такое как аркебуза или мушкет, уступало английскому луку и тоже не попадало в летописи.

Маркс и Энгельс писали в своих трудах:

«До конца Средних веков ручное огнестрельное оружие не имело значения, так как лук английского стрелка при Креси (1346) стрелял так же далеко, как ружье пехотинца при Ватерлоо и, может быть, еще более метко, хотя и не с одинаковой силой действия».

Скорострельность лука была очень высокой (10–12 стрел в минуту). Рыцарские латы пробивались стрелой из лука на дистанции в 70 метров, из арбалета – до 150–200 метров. Поэтому мы не находим явных упоминаний в «античной» литературе об огнестрельном оружии, хотя изредка попадается кое-что о свинцовых пулях, или свинцовых ядрах, или о «греческом огне». Новому оружию просто не придавали большого значения, хотя порох был известен в Византии с первой половины XIII века (а, может быть, и раньше). Это и есть самые настоящие античные времена.

Даже на картинах Эль Греко (1541–1614) мы не увидим мушкетов, что уж говорить про XV век! Преимущества аркебуза XV века перед арбалетом заключались лишь в меньшем габарите, независимости от физической усталости стрелка и звуковом эффекте, пугавшем лошадей противника и заставлявшем рыцарей сражаться в пешем строю.

В это время пехота, решавшая исход боя, была вооружена в основном пикой или алебардой. Лишь потом произошло организационное деление пехоты на копейщиков и мушкетеров. При этом тяжелые кирасы копейщиков затрудняли маневрирование во время боя, и от кирас отказались. В этом разгадка поразительного деяния императора Адриана, который якобы во II веке отказался от тяжелого оборонительного вооружения в римской армии. II и XV века относятся к одной и той же линии № 7 «римской» волны.

Швейцарские гунны

О том, как выглядели битвы классических фаланг в традиционном V, и на протяжении почти всего IV века до н. э., существует несколько теорий. До недавнего времени практически общепринятой была так называемая «теория подталкивания», согласно которой битва двух фаланг представляла собой массовое состязание в переталкивании. По мнению сторонников этой теории, фаланги сближались на бегу, первые шеренги сталкивались, а потом задние шеренги подпирали передние и начинали изо всех сил толкать их вперёд. Победу одерживала та сторона, которой удавалось заставить противника пятиться продолжительное время под напором своей фаланги или продавить в ней брешь, что в результате приводило к бегству проигравшей стороны.

Александр Жмодиков пишет:

«Следует отметить, что эта теория процветала не потому, что хорошо подтверждалась источниками, а только потому, что исследователи не могли предложить ничего другого – весьма известные и авторитетные исследователи, например J. K. Anderson и J. F. Lazenby, так и говорили в своих работах: поскольку мы не можем предложить другой теории, мы склоняемся к этой. Эта теория имела своих критиков, которые показывали, что она не только не подтверждается источниками, но и противоречит им, а также здравому смыслу (P. Krentz, G. L. Cawkwell), но они, несмотря на некоторые очень удачные отдельные мысли, также не могли предложить убедительной альтернативной теории, а потому оставались в меньшинстве и были объявлены «еретиками».

Согласно другой теории, первые шеренги сражались между собой, а задние поставляли воинов на замену павшим и оказывали передним психологическую поддержку. Проигрывала та сторона, которая ломалась психологически, не выдерживая атаки противника и обращаясь в бегство ещё на этапе сближения, или в ходе самого боя, вследствие обхода фланга, потерь, продолжительного попятного движения или разрыва фаланги.

Такая тактика описана лишь у немногих античных авторов: у Ксенофонта в произведении «Киропедия», у Полибия.

Традиционную фалангу мы находим в конце V – начале IV века до н. э., это в основном линия № 6 синусоиды. На той же линии расположен XIV век, время побед так называемой швейцарской пехоты. А формой боя швейцарцев было каре, оно вообще широко применялось войсками германских народов.

В какой же связи находятся фаланга и каре? Насколько вообще правомерно сравнивать античные и средневековые военные игрища? Оказывается, нам даже не следует задаваться этими вопросами. Традиционная история САМА сравнивает фалангу с каре, а средневековых швейцарцев с древними германцами.

Например, Энгельс писал, что швейцарцы представляли собой «неподдельный образец той человеческой расы, которая когда-то избивала римлян в Тевтобургском лесу по-вестфальски – дубинами и цепами». Дельбрюк выразил ту же идею в следующих словах: «Способ ведения войны швейцарцами носил тот же разбойничий и насильнический характер, как когда-то у германцев». Сходство идет еще дальше: германцы, несмотря на всю свою ненависть к римским угнетателям, массами поступали на службу к ним же, так ведь и швейцарцы продавались кому угодно. Деньги, а пуще того «хорошие деньги» решали исходы войн.

Но мы можем показать даже еще более поразительные параллели.

Прочтем в Энциклопедическом словаре, кто такие гунны:

«Кочевой народ, сложился во 2–4 вв. В Приуралье из тюркоязычных хунну и местных угров и сарматов. Массовое передвижение Г. на запад (с 70-х гг. 4 в.) дало толчок т. н. Великому переселению народов.[57] Подчинив ряд герм. и др. племен, возглавили мощный союз племен, предпринявший опустошит. походы во мн. страны. Наиб. могущества достигли при Аттиле. Продвижение Г. на Запад было остановлено их разгромом на Каталаунских полях (451). После смерти Аттилы (453) союз племен распался».

А теперь мы легко найдем среди германских племен их собственных гуннов.

Высшую суверенную власть у этих племен представляли собой всеобщие народные собрания. Во время войны сородичи, бывшие в одно и то же время односельчанами, выступали одним отрядом. Поэтому, как сообщает Франц Меринг, еще и сейчас на севере называют военный отряд «thorp», «деревня», а в Швейцарии говорят «Dorf», «деревня», вместо «Haufe», «отряд». «Schar» (толпа), жившая вместе и сообща выступавшая в войне, являлась одним и тем же понятием. Поэтому из одного и того же слова возникли названия: для местожительства – «деревня» (Dorf) и для солдат – «отряд» (Truppe).

Во главе каждой германской общины стояло выборное должностное лицо, которое называлось альтерманом, или гунно (Hunno), так же, как сама община называлась то родом, то сотней. «В Германии «гунно» в течение всех средних веков под названием «гунне, гун» обозначал деревенского старосту и до сих пор еще существует в Трансильвании как «хон», – пишет Меринг.

А теперь еще раз посмотрим, что же сделали традиционные гунны, якобы пришедшие в Германию издалёка: «Подчинив ряд герм. и др. племен, возглавили мощный союз племен…»

А оказывается, что гунны – представители общины в мирное время и предводители мужчин во время войны. Они жили с народом и в народе, они были такими же свободными членами общины, как и все другие. Из них начала образовываться аристократия; отдельные семьи вставали выше других не в силу существовавшего права, но в силу естественного преимущества, которое дается при выборах сыновьям выдающихся отцов и которое превращается затем в привычку выбирать на место умершего прежнего деятеля его сына.

Авторитет вождя – гунно – был непререкаем; «сплоченность подобной германской сотни под руководством их гунно вырабатывала такую крепость, которой не могла создать даже самая строгая дисциплина римского легиона».

Эта же старогерманская военная организация, родившая строй – четырехугольник (каре), по словам историка, существовала и в XIII–XIV веках под названием швейцарской пехоты. Каре – тесно сплоченная масса, одинаково сильная со всех сторон, не только с фронта и тыла, но и с флангов. «Каре являлось основным тактическим построением у германцев, как фаланга у греков и римлян», – пишет Меринг, а по утверждению Ганса Дельбрюка, обе формы не представляют противоречия друг другу; в самом деле, фаланга – то же самое каре, лишь на более высокой ступени своего исторического развития.