Чужая планета - Евгений Гуляковский

Он просто знал, что она там, на своем месте. И не испытывал от этого знания ни малейшего страха. Любые эмоции умерли вместе с телом.

Вскоре темнота начала вращаться у него перед глазами, постепенно складываясь в какой-то мрачный вихрь.

Это стало возможным, потому что теперь она не была больше такой плотной и непроницаемой, как раньше. Внутри ее появились вращающиеся светлые полосы. Они вертелись все быстрее, вычерчивая огромную воронку, которая начала засасывать Арлана в свои глубины.

Казалось, он летит внутри этого темного вихря, уносящего его в неведомые глубины космоса. Вокруг стремительно мелькали незнакомые созвездия. Он понимал, что, с точки зрения нормальной логики, такая скорость движения невозможна, но в мире, в котором он очутился, нормальная логика отсутствовала.

Далеко в конце воронки появилось все увеличивавшееся пятно ослепительно синего света. Когда Арлан достиг этого светового дна, его сознание и память заполнились чужим сознанием.

Оно было настолько огромным и непостижимым для человеческой логики, что никогда позже он так и не смог словами описать свое состояние.

Одновременно он находился в разных точках пространства, в разные времена. Калейдоскоп непонятных для человеческого мозга картин обрушился на него со всех сторон, сменяя друг друга с невообразимой скоростью. Сколько это продолжалось, он не знал — время в этом мире не имело никакого значения.

Но в какой-то момент началось обратное движение. Позже он вспомнил, что этому предшествовало его четко сформулированное желание вернуться.

И когда обратное движение внутри темной воронки закончилось, он вновь оказался в саркофаге.

Стоило ему подумать о том, что крышку пора открывать, как она беззвучно сдвинулась с места. Появилась узкая щель, сквозь которую внутрь каменного гроба ворвался живой свет факелов.

И он услышал гимн. Это был гимн возвращения, гимн восторга и радости.

Крышку сняли, отставили в сторону, чьи-то заботливые руки помогли ему приподняться.

Когда он, опираясь на плечо Ошана, переступил край саркофага, жрецы, заполнявшие зал, упали ниц, продолжая держать над своими головами горящие факелы. Зал был наполнен морем чадящих желтых огней. Запах горящего льняного масла напоминал ему о том, что он все-таки остался жив.

— Ты помнишь что-нибудь? — громко спросил Ошан в самое его ухо, стараясь перекричать восторженный напев хора. Жрецы ухитрялись продолжать свой гимн даже лежа. Арлану еще трудно было говорить, губы не повиновались ему, и он просто отрицательно помотал головой.

— Никто ничего не помнит… Никто…

Увидев, как сильно разочарование Ошана, он прошептал:

— Одну картину я все же запомнил. Я помню город мертвых на проклятой планете.

— Это означает, что ты должен там побывать.

Гимн оборвался сразу же, как только Арлан сошел с возвышения. При полном молчании распростертых ниц присутствующих трое участников этой заключительной сцены спустились в зал. Даже Верховный жрец держался позади Арлана, склонив голову в полупоклоне.

Не сразу, постепенно Арлан начал понимать, что ему удалось вернуться в мир живых, что он прошел через испытание.

— Я свободен? Никто больше не сможет преследовать меня на Аниране? — спросил он Арадатора.

— Теперь ты сам будешь принимать решения, и люди последуют за тобой. Тебе нужно отдохнуть несколько дней, а потом ты сможешь покинуть храм. Темный Властелин больше не сможет причинить тебе зла, по крайней мере, на планетах, которые ему не принадлежат.

ГЛАВА 20

Неделя пролетела незаметно. Арлана перевели в старую келью, не в подземную камеру, где его прятали от Темного Властелина, а в ту, первую, в которой он начинал свой путь ученика.

Никто, кроме старого учителя, не общался с Арланом после его встречи с Триединым. Любой жрец или послушник, случайно встреченный им во время долгих прогулок по храму и его окрестностям, немедленно исчезал, согнувшись в полупоклоне. Если же он пытался к кому-то обратиться, люди падали ниц и лежали так молча до тех пор, пока он не уходил.

— Они боятся, — пояснил Ошан. — Никто не знает, какая сила скрыта внутри тебя. Ты и сам этого еще не знаешь.

— Но я ничего не чувствую, только голова болит по утрам, и я не могу вспомнить ни одного сна.

— Твой мозг не успел усвоить знания, полученные во время встречи с Триединым.

— Не было никакого Триединого. Был свет. Было какое-то гигантское информационное поле, охватившее всю Вселенную.

— Это и есть Триединый. Ты что же, думаешь, он похож на те картинки, которые рисуют в храмах для невежественных прихожан?

— Чего же боятся жрецы, разве я способен причинить им зло?

— В древних свитках описан случай, когда Избранный вернулся воином зла и принес неисчислимые бедствия в наш мир. Но гораздо большее бедствие возможно, если человек не знает, как управлять могуществом, полученным от бога. Любая непонятная сила вызывает страх.

— Да нет у меня никакого могущества! Я даже маятник качнуть не могу! Я пробовал!

Ошан усмехнулся.

— Эти детские упражнения тебе больше не нужны. Ты слишком спешишь. Должно пройти время. Наступит пора, и ты об этом узнаешь.

— Я могу покинуть храм?

— Ты можешь теперь делать все, что хочешь. Никто на Аниране не осмелится причинить тебе зло.

— Как руководство корпуса узнает о моей встрече с Триединым? Вы сообщали в информационные сети?

— Нет. Мы никогда этого не делаем. Настоящий избранник бога не нуждается в рекламе. Иди в мир и живи там. Вскоре ты поймешь, что у тебя нет больше необходимости в нашей защите. Но не забывай о мертвом городе. Это указание. Как только ты почувствуешь, что готов исполнить свою миссию, не теряй времени.

— Мне может понадобиться совет и помощь. Если я попрошу тебя пойти со мной, ты сможешь это сделать?

— Не сейчас. Позже, если ты призовешь меня, я исполню твою волю. Какое-то время ты должен пожить среди тех, кто ничего не знает ни о тебе, ни о твоей миссии. Я могу лишь помешать неосторожным словом. Никто не должен вмешиваться в твое становление. Пути Триединого неисповедимы для простых смертных.

Это и было его прощанием с храмом. Никого больше он не захотел видеть. Даже в глазах Верховного жреца мелькал при встрече затаенный страх. Похоже, один Ошан не изменил своего отношения к нему.

Утром следующего дня Арлан собрал свои нехитрые пожитки и покинул храм. Никто не вышел его проводить, никто не сказал прощальных слов. Сейчас он чувствовал себя еще более одиноким, Чем раньше. Возможно, Ошан прав. Возможно, внизу, среди обычных людей, он не будет испытывать постоянного отчуждения, но в глубине души он знал, что и там ничего не изменится…

Вскоре Арлан достиг места, где когда-то стояла палатка. Он почувствовал, как воспоминания нахлынули на него с неожиданной силой. После обряда встречи с Триединым он ни разу не вспомнил о Беатрис, но сейчас словно кто-то распахнул дверь в тот осенний вечер…

Местность трудно было узнать. В горах выпал снег, и все-таки Арлан вспомнил знакомые очертания утеса, куда попал заряд бластера.

Он сел на поваленное дерево и прислушался. Лес словно притаился под снежным покровом, только потрескивали ветки от первого зимнего морозца. Но он слушал не звуки леса, он пытался разбудить в себе прежний, ментальный слух, позволявший ему определять приближение врага и ощущать присутствие лесных животных.

Сейчас он не слышал ничего, кроме свиста ветра. Он поежился, не столько от холода, сколько от ощущения незащищенности. Не ошибся ли учитель? Есть ли у него защита от могущественных врагов, совсем недавно пытавшихся его убить на этом самом месте?

Он не знал и перестал об этом думать.

С небольшой полянкой, лежавшей перед ним, были связаны и другие приятные воспоминания… Сколько же времени прошло с тех пор, как он простился с Беатрис?

Месяц на подготовку, две недели он провел в каменном саркофаге, хотя сам об этом не помнил, потом адаптация… Получалось два месяца — не такой уж большой срок. Она обещала ждать.

Он представил себе их скорую встречу. Если верить Ошану, больше ему не нужны меры предосторожности. Можно будет позвонить из ближайшего автомата на стоянке аэротакси. Он не разделял уверенности Ошана в полной своей безопасности, но учитель редко ошибался…

Через несколько часов на первом же полицейском посту ему представится возможность проверить, насколько это соответствует истине.

Круглая асфальтовая площадка аэротакси располагалась прямо на лесной поляне. Впрочем, это был не асфальт, а какая-то голубоватая пластмасса, летом почти сливавшаяся с травой, а сейчас резко выделявшаяся на белом снегу.

На площадке не было ни одной машины — оно и не удивительно. Время паломничества и лесных походов давно прошло. Ему придется вызывать аэротакси из города и ждать здесь не меньше получаса. Хорошо хоть на стоянке были небольшой навес, скамейка и автомат с горячими напитками.