Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие - Эльга Лындина

Характерно, что, говоря о своей следующей роли в МХТ, спектакле «Белая гвардия» по Булгакову, Хабенский как-то обыденно, почти до нарочитости, снижает романтический тонус, как правило, сопровождающий рассказ о герое актера, Алексее Турбине, начиная с первой постановки. С «Дней Турбиных» во МХАТе. Вспоминается реплика актера: «Я не люблю играть героев, много пафоса и никаких забавных ситуаций». Как соотнести это с Алексеем Турбиным, у кого «ад в груди и в голове»? Наверное, Константин Хабенский убежден, что ад может жить в сердце и в мыслях, сочетаясь с дорогой тому же сердцу уютной повседневностью, тихими вечерами в кругу близких, с простой человеческой нежностью. В такой дорогой для него расслабленности Турбин остается самим собой – верным служению тому, во что он свято верит. Черта истинного военного, истинного офицера, всегда ощущающего себя обязанным, а это трудная ноша. Обычный китель, наверняка давно шитый для него, сидит на Турбине с подчеркнутой ладностью, облегая стройную, худощавую фигуру Он бледен, утомлен, ему не по себе, но он тщательно это скрывает. В нем ощутим глубокий сосредоточенный аскетизм и печальная скептика. Она рождена и общей ситуацией, и умной прозорливостью Турбина. Не предчувствием (хотя и оно имеет место быть), а четким умением оценить по-военному обстановку. Грядущим поражением, крахом всего того, что еще есть смысл жизни Турбина.

Как-то Хабенский обронил, что считает поколение Турбина «пропащим». Почему? Ответ кажется неожиданным и не вяжущимся с классической трактовкой героев Булгакова. Актер объясняет: «…жили-были мальчишки. Выпивали. Веселились. Какое это было время – неважно. Важно, что в какой-то момент им пришлось очень серьезно судить себя, свою эпоху, близких. И делать выбор. Вот и вся история…»

Главные слова здесь – «судить» и «делать выбор». Несмотря на то, что актер не бывает судьей для своих героев. Речь идет о суде человека над самим собой, нередко связанном с этим беспощадным себе же приговором.

Алексей Турбин не стал, на мой взгляд, актерским откровением Хабенского. Но сыграл серьезную роль в будущем его, в частности в картине «Адмиралъ», где Константин играл Александра Колчака.

О работоспособности Хабенского уже слагают легенды. В 2004 году, например, он снялся в четырех фильмах, не оставляя работу в театре. Не все его кинороли были, естественно, равнозначны. Это Антон Городецкий в «Ночном дозоре» режиссера Тимура Бекмамбетова. Политрук Лившиц в «Своих» Дмитрия Месхиева. Полосуев в «Богине, или Как я полюбил» в режиссерском дебюте Ренаты Литвиновой и Лозовский в телесериале «Гибель империи». Невероятная творческая активность! При том, что Константин Хабенский невероятно требователен к себе независимо от объема роли. Впрочем, последнее время он – одна за другой – играет роли главные.

О первой встрече Хабенского с Дмитрием Месхиевым речь уже шла. Но по-настоящему эта встреча состоялась чуть позже, в картине «Механическая сюита», в которой Хабенский сыграл, на мой взгляд, одну из своих лучших ролей.

Суетливый, нелепый, как бы навсегда прижатый к земле Эдик сразу вызывает сочувствие, хотя и не без несколько пренебрежительного оттенка. В этом аспекте интересна самооценка этой работы самим актером: «Месхиев предложил мне в этом фильме роль, настолько далекую от создавшегося стереотипа ментовского образа, что поначалу было даже страшно. Но вместе с моими друзьями Сергеем Гармашом и Михаилом Пореченковым достойно справились с препятствиями. Ставлю себе крепкую «четверку» (остальным «пятерку»)».

И все же хотелось бы перевести «хорошиста» Хабенского в отличники, опираясь на результат. На представшего на экране совсем не героя, на личность, в которой вообще уже почти исчезло чувство протеста… Худой, рыжий, в темных глазах постоянно мечется страх – страх ожидания беды, которая в воображении Эдика всегда стоит у него на пороге. Оказывается, можно довести до такой степени унижения?

Актеру не было дано в роли Эдика подробно рассказать о подобной человеческой природе: иной была драматургия, жанровое начало «Механической сюиты». Актер уверенно существует в рамках острой фарсовой комедии. И только к финалу в картине находилось место для психологических частностей, тонких душевных перепадов.

В принципе же Хабенский как-то очень ненавязчиво давал понять, что его Эдик однажды был резко, сильно ушиблен какой-то жестокой несправедливостью. Слабый, сомневающийся в себе, он сломался под этим грузом, и груз этот постоянно довлеет над ним. Довлеет в дальней глубине, под тонкой коркой души. Эдик ждет удара от каждого встречного и не верит, что уйдет от нее… Лишь изредка на его лице появляется слабая улыбка надежды: может быть, и в его жизнь придет покой, о котором он мечтает? Может быть, он наконец найдет в себе силы противостоять своим угнетателям? Не об ли грезили еще недавно советские люди, раздавленные властной диктатурой?

Дмитрий Месхиев любит работать с одними и теми же актерами, создавая как бы свою кинотруппу. Так он поступил и начиная работать над фильмом «Свои».

«Свои» – одна из лучших картин Дмитрия Месхиева. В 2004 году она стала лидером Московского Международного кинофестиваля. Имела успех за рубежом. Имела прокат в России, хотя в скромных пределах, в каких обычно прокатывают у нас отечественные ленты.

Новая жизнь России как бы актуализировала новые мотивы, в частности, открывая новые пласты в истории Великой Отечественной войны, раздвигая границы нашего знания о прошлом, казалось бы, так подробно описанном, исследованном. Это стало одной из мет в картине Месхиева.

Война с присущей ей беспощадностью обнажает человеческие связи. Разводит людей не только по разные стороны линии огня, но и обнаруживает серьезные противоречия внутри объединившихся по ту или другую сторону.

Однако экстремальная ситуация порой заставляет их сплотиться, забыть о том, что разъединило в прошлом: иначе не справиться с главным врагом…

Примерно в таких обстоятельствах оказывается староста оккупированной немцами деревни на северо-западе России. Староста, человек немало пострадавший от советской власти, решается укрыть от фашистов четверых наших бойцов, бежавших из плена. Один из них, сын старосты, привел товарищей в родную деревню. Он-то – свой, понятно. Но все складывается так, что «своими» становятся и трое других бежавших. Среди них политрук Лившиц, которого играет Хабенский.

На долю актера выпала трудная доля. У драматурга Лившиц наделен чисто внешней характерностью – больной, простужен, его терзает озноб, все время кашляет, а это может выдать прячущихся. Один из его спутников – особист, бывший партработник, человек тупой и низкий, ненавидит Лившица просто за то, что тот еврей. Хабенский вместе с режиссером ищет состояние человека, со всех сторон загнанного в угол, к тому же измученного болезнью. В нем накопилась тяжелая усталость, она отгораживает Лившица от его сотоварищей, и он остается наедине с собой. Так начинается его осознанное прощание с жизнью, а эта тема близка Константину Хабенскому.