Джокертаунская комбинация - Виктор Милан

В другой жизни Тахион часто предупреждал своих беременных пациенток об увеличивающейся по мере развития беременности неуклюжести. Говорил, что они должны избегать стульев, стремянок, лестниц.

И заборов из сетки рабицы, подумала она, когда ее нога соскользнула, проволока распорола ладонь, и она упала спиной вперед. Иллиаааанаа! То, что начиналось как имя в ее разуме, превратилось вскриком в горле, когда она резко приземлилась. К счастью, боги и предки дали женщине ягодицы. Было больно, и она подозревала, что ушибла копчик, но она не сломала ни одной кости, а Иллиана продолжала дремать.

Помня о собаках, Тахион ползла через кучи отходов и надгробных камней индустриального общества. Примерно в центре двора пять широких проходов стекались на площадь. Своего рода звезда с триумфальной аркой, образованной просевшей и побитой погодой лачугой, стоящей в центре, словно усталый старик, присевший на корточки.

Это было то самое кладбище автомобилей. Воспоминания Томми о целой жизни ребяческих игр вокруг этого старого дома толклись в голове Тахиона как потерявшие управление лодки. Порожденные ими ощущения были такими теплыми, что она, забыв о предосторожности, медленно и открыто пошла к крыльцу.

Она не упала лишь потому, что успела вовремя опустить ногу на землю. Ее развернуло, когда огромная черная собака, помесь лабрадора и добермана, прыгнула на нее. Его плечо ударило ее по бедру. Она закачалась, но смогла удержаться на ногах. Собака развернулась, когда она бросилась к крыльцу, хотя его безопасность теперь вызывала сомнения.

Дома, на Такисе, Тах был укротителем стаи. Только там у охотничьих тварей были крылья размахом в тридцать футов и челюсти, которые могли раскусить человека. Учитывая такой опыт, насколько сложно было справиться с девяностофунтовой собакой? Она прижалась спиной к двери и выбивала пяткой ритм, пока животное рычало, лаяло и хватало ее за лодыжки.

– Лежать, сэр! – она попыталась углубить свой голос, убрав из него дрожащие нотки ужаса. Собака заскулила, спрятав морду между лапами, словно человек, хватающийся в смятении за голову.

Свет на крыльце включился, и она услышала Черепаху.

– Это три, мать вашу, утра!

Это была музыка. Это было тепло и завтрак в постели, и горячие ванны, и все хорошее и безопасное. Она оглянулась через плечо. Томми Тадбери, Великая и Могучая Черепаха, был пухлым человеком средних лет, одетым лишь в пижамные штаны, и когда он увидел Тахиона, он тихонько потянулся вниз и подтянул свои пижамные брюки до талии.

Тах набрала воздуха и произнесла на удивление спокойным тоном:

– Томми, это я, Тахион.

– А я папа римский. – Собака тихонько заскулила. Томми раздраженно посмотрел на нее. – Выметайся, Джетбой. – Собака скрылась во тьме.

– Я Тахион, – настаивала она. – В меня прыгнули…

– И тебя убили. Они транслировали церемонию прощания по местному кабельному «джокер-тиви».

– Я не умер. Я находился в заточении на острове Эллис семь месяцев. Кто бы ни сказал, что я мертв, он лгал. Я должен добраться назад в клинику, и для этого мне нужна твоя помощь. – Она подумала минуту и добавила: – Но сперва мне надо выпить.

– Дерьмо! Ты можешь быть Тахионом, – фыркнул Черепаха. И Тахион испытал слишком большое облегчение, чтобы обидеться. – Скажи мне что-нибудь, что может знать только Тахион.

– Я тебя нашел, не так ли? – Кажется, это не закрыло вопрос. – Я инсценировал твою смерть в восемьдесять седьмом. Ты выдернул меня из окна отеля Атланта в восемьдесят восьмом…

– О’кей, о’кей. – Но в его карих глазах сохранялось странное выражение. Почувствовав неловкость под этим взглядом, Тахион обняла себя руками и чуть отвернулась. – Ну, я думаю, тебе лучше войти.

Пройдя за ним через дверь, она заметила, что дверь чинили. Выглядело это так, будто уродливый паук из черной проволоки был убит и размазан по металлу двери. Босые ноги Томми шлепали по линолеуму. Тах проследовала за ним в холл и на крошечную кухню. Она была чрезвычайно хорошо оборудована – посудомойка, холодильник с двумя дверьми, электрическая точилка для ножей, кофеварка, кофемолка – короче, радость гаджетомана.

– У меня есть только бурбон.

– Нормально. – Стекло скользнуло по стеклу. Том толкнул стакан к ней. Пары виски ласкали нос запахом, который обещал теплоту очага. Она жадно схватила стакан и опрокинула бурбон в глотку. Он обжег словно напалм, и она заткнула рот ладонью. Томми придержал ее за плечи.

– Идиот, – прохрипел Тах. – Я не пил семь месяцев.

Том взмахнул бутылкой.

– Хочешь еще?

– Нет. Не могу. Это плохо для ребенка.

– Ребенка? – Черепаха отозвалась тонким придушенным голосом. Неожиданно для себя Тахион рассмеялась.

– Ты старый холостяк.

Взгляд Томми упал на ее талию. Он отшатнулся, пробежался руками по волосам.

– Вот дерьмо… это так, мать его, странно.

– Ты должен попробовать это с моей точки зрения. – Воцарилась продолжительная тишина. Вскоре она стала неловкой. Томми так странно пялился на нее.

– Что? – наконец спросила Тах.

– Ты действительно красивая.

Ее руки вспорхнули к щекам, закрывая предательский румянец.

– Не будь идиотом, – сказала она грубо. Потом она взглянула на него сквозь завесь волос. – Томми, у тебя есть зеркало?

– Зачем?

– Я… Я себя никогда не видел. Я жил в этом теле семь месяцев, но ни разу себя не видел.

Жалость вспыхнула в его глазах. Он грубовато сказал:

– Идем.

Она прошла за ним через холл в маленькую спальню. Зеркало в полный рост висело на двери шкафа. Томми потянулся и включил верхний свет. Обои в комнате были в элегантную полоску, известную еще как версальская. У Таха были такие же в одной из его квартир. В спальне царил широкоформатный телевизор, и это было логично – Томми был владельцем ремонтной телемастерской. На телевизоре стояла голова невероятно красивого человека. Вместо волос череп его укрывал прозрачный радарный обтекатель.

– Модульный человек?

– Одна голова, все что есть. Когда-нибудь я заставлю ее работать.

– Ты очень странный. – Она возобновила осмотр комнаты. Заключенные в рамку принты и плакаты на стенах, рассыпавшаяся груда книг на прикроватном столике. Сама кровать была мечтой с балдахином – кровать принца эпохи Возрождения.

– А ты романтик, – сказала Тахион, когда пересекла комнату. – Но спишь беспокойно, – добавила она, взглянув на постельное белье, сморщенное и искривленное, словно тряпичные горы, расколотые землетрясением.

Но момент настал, и она заставила себя посмотреть в зеркало. Это была маленькая фигура, дерзкий мальчишка в полинялой джинсовой спецовке. Лямки крест-накрест перехлестывали белую футболку. Грудь припухла, ее тело готовилось к материнству. Ее живот был больше, чем она ожидала, и это смутило ее, особенно под взглядом Черепахи.