Избранное - Алехо Карпентьер

— До чего же ты нынче хороша, дорогая! — воскликнула Бригитта, выпустив из рук большую деревянную ложку, которой она пробовала соус. — Понятно, что он любит тебя с каждым днем все больше и больше!

На лице Софии появилась легкая гримаса. Ей была неприятна фамильярность негритянки, которая уж слишком подчеркивала, что она, София, — любовница влиятельного человека.

— Что у нас на обед? — спросила она.

И хотя молодая женщина хорошо относилась к Бригитте, в голосе ее невольно прозвучали интонации хозяйки, обращающейся к своей кухарке… В гостиной Виктор уже успел рассказать Бийо-Варенну о конкордате и о том, что произошло утром в Кайенне.

— Только этого еще не хватало! — крикнул Бийо, сопровождая каждое слово, ударом кулака по столу с английской инкрустацией. — Скоро мы совсем увязнем в дерьме!

Точно гром среди ясного неба, грозный летний гром — предвестник циклонов, что бушуют под черными небесами и обрушиваются на города, — над всей областью Карибского моря пронеслась ужасная весть, и сразу же в ответ послышались вопли и взметнулись языки пламени: был обнародован закон от 30 флореаля X года Республики[288], — он отменял декрет от 16 плювиоза II года Республики и вновь восстанавливал рабство во французских колониях Америки. Богатые плантаторы и землевладельцы бурно ликовали: новость достигла их ушей с непостижимой быстротою — она обогнала корабли, которые везли из Франции текст нового закона; и особенно их радовало то, что было решено вернуться к колониальной системе, существовавшей до 1789 года, и тем самым раз и навсегда покончить с «человеколюбивыми бреднями» ненавистной им революции. На Гваделупе, на островах Доминика и Мари-Галант новость была объявлена под орудийный салют и при свете бенгальских огней, а тысячи еще вчера «свободных граждан» палками и плетьми были вновь загнаны в бараки, посажены под замок. «Белые начальники» прежних времен рыскали всюду со сворами свирепых собак в поисках своих бывших рабов: несчастных заковывали в цепи и приставляли к ним надсмотрщиков. Страх ненароком оказаться жертвами этой дикой охоты на людей был так велик, что многие вольноотпущенники, получившие свободу еще во времена монархии и теперь имевшие в своем владении лавки или небольшие участки земли, принялись распродавать имущество, с тем чтобы уехать в Париж. Однако почти никому из них не удалось осуществить свое намерение: 5 мессидора был опубликован новый декрет, воспрещавший въезд во Францию людям с цветной кожей. Бонапарт полагал, что в метрополии и так слишком много негров, он опасался, что дальнейший их приток может несколько разбавить европейскую кровь, и французы станут смуглее, «как случилось с испанцами после нашествия мавров»… Виктор Юг узнал о новом законе однажды утром, когда у него в кабинете сидел Сигер.

— Ну, теперь негры ударятся в бега, — сказал торговый агент.

— Мы не оставим им для этого времени, — возразил Юг.

И он тут же распорядился созвать владельцев ближайших поместий и офицеров, командовавших отрядами ополчения из белых поселенцев, на секретное совещание, которое должно было состояться на следующий день. Он задумал опередить события и обнародовать закон от 30 флореаля уже после того, как рабство будет восстановлено на деле… Когда план действий был разработан, плантаторы, у которых от нетерпения чесались руки, в радостном возбуждении стали ожидать наступления сумерек. Городские ворота были заперты, ближайшие поместья заняты войсками, и по сигналу, которым послужил раздавшийся в восемь часов вечера пушечный выстрел, все негры, освобожденные по декрету от 16 плювиоза, были окружены солдатами и прежними хозяевами и как пленники отведены на низкий ровный берег реки Маури. К полуночи там оказалось несколько сот негров: сбившись в кучу, дрожа от страха, они были в полной растерянности и никак не могли понять, зачем их сюда согнали. Каждого, кто пытался отделиться от потной и перепуганной толпы, возвращали назад пинками и прикладами. Наконец появился Виктор Юг. Взобравшись на бочку, откуда он был виден всем, агент Консульства при свете факелов медленно развернул бумагу с текстом нового закона и стал торжественно и неторопливо читать его. Те, кто стоял ближе и лучше слышал, принялись быстро переводить его слова на местное наречие, и ужасная весть, передаваясь из уст в уста, быстро достигла задних рядов. Затем неграм объявили, что те, кто откажется повиноваться прежним хозяевам, будут наказаны самым суровым образом. На следующий день владельцы вновь вступят в свои права и отправят принадлежащих им рабов в поместья, на плантации или оставят у себя в услужении. Те негры, которых хозяева не заберут, будут проданы с аукциона. Представители властей удалились под оглушительный грохот барабанов, а равнина огласилась громким плачем, отчаянным, безутешным, — в толпе рыдали все, и горестные стенания негров напоминали душераздирающий крик загнанных животных… Тем временем то тут, то там уже скользили и растворялись в ночи тени — люди искали убежища в густых зарослях, в тропическом лесу. Те, кто не стал жертвой первой облавы, спешили укрыться в чаще; негры похищали пироги, лодки и плыли вверх, против течения рек, — полуголые, безоружные, они твердо решили вернуться к образу жизни своих предков, обосновавшись в местах, недоступных белым. Пробираясь или проплывая мимо удаленных от города поместий, они сообщали своим собратьям страшную весть, и еще дюжина, а то и две негров бросали работу; они уходили с плантаций индиго и гвоздичных деревьев, умножая ряды беглецов. Сотни негров в сопровождении женщин и детей углублялись в мрачные непроходимые заросли, ища места, где можно было построить обнесенные крепким частоколом деревни. По пути они бросали семена девясила в реки и ручьи, чтобы погубить рыбу, которая, разлагаясь, отравила бы воду. Надо было только переправиться через этот поток, перевалить через ту извергающую водопады гору, и снова возродится Африка: они припомнят забытый язык, вернутся к обряду обрезания и вновь станут поклоняться своим старым богам, гораздо более древним, нежели боги христиан… Заросли плотной стеною смыкались за неграми, которые возвращались к истокам своей истории, чтобы возродить те времена, когда миром правила богиня любви и плодородия с большими сосцами и необъятным чревом, — ей поклонялись в глубоких пещерах, где неуверенная рука человека впервые нацарапала на стенах сцены охоты и празднеств во славу светил… В Кайенне, Синнамари, Куру, на берегах Ойапока и Марони все жили в страхе. Непокорных и взбунтовавшихся негров забивали насмерть, их четвертовали, отрубали им головы, подвергали жесточайшим пыткам. Многих подвешивали за ребра на крючьях городских боен. Беспощадная охота на человека происходила повсеместно, стрелки хвастались своей меткостью, в пламени пожаров пылали хижины, возделанные поля. И в краю, где длинные ряды крестов отмечали могилы погибших здесь ссыльных, теперь на фоне освещенного заревом пожарищ закатного неба вырисовывались зловещие контуры виселиц или — что было еще страшнее — контуры густолиственных деревьев: на их ветвях гроздьями висели трупы, а на плечах у повешенных сидели прожорливые стервятники. Гвиана уже в который раз оправдывала свое прозвище «проклятой земли».

София только в пятницу узнала о том, что произошло еще во вторник; молодая женщина пришла в ужас. Все, что она надеялась найти здесь, в этом выдвинутом вперед бастионе новых идей, обернулось для нее страшным разочарованием. Она мечтала, что будет приносить пользу, живя среди мужественных, справедливых и твердых людей, забывших и думать о боге, так как они не нуждались в небесном союзнике и чувствовали себя в силах управлять миром, их миром; она надеялась принять участие в работе титанов, ее даже не пугало, что может пролиться человеческая кровь; но вместо этого у нее на глазах постепенно возрождалось все, что, казалось, было уничтожено, все, что, по мнению величайших писателей и философов эпохи, непременно следовало уничтожить. Теперь вслед за восстановлением храмов принялись заковывать в цепи прежних рабов. И люди, которые были в силах воспрепятствовать этому на Американском континенте, где еще можно было спасти то, что погибало по другую сторону океана, даже не пытались сохранить верность своим прежним идеалам. Человек, который изгнал английские войска с Гваделупы, который не отступил перед опасностью войны между Францией и Соединенными Штатами, теперь покорно склонил голову перед отвратительным законом от 30 флореаля. Восемь лет тому назад он выказал невероятную, почти нечеловеческую энергию, борясь за отмену рабства, а ныне с той же самой энергией восстанавливал рабство. Молодую женщину поражала противоречивость натуры Виктора, который с одинаковым хладнокровием мог вершить и добро и зло. Стало быть, он в равной мере способен быть и Ормуздом и Ариманом, способен править в царстве света и в царстве мрака. Менялись времена, и вместе с ними тотчас же менялся он, отвергая сегодня то, что утверждал вчера.