Полет орлицы - Дмитрий Агалаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Зови немедленно! — опомнившись, выкрикнула Жанна.
Они вошли разом — едва протолкнулись в дверях — широкоплечие, в пурпуэнах и штанах, в высоких сапогах с кривыми, как турецкие кинжалы, шпорами; при мечах на широких ремнях. Рыцари!
Протолкнулись и замерли…
— Жан, Пьер! — выкрикнула она, но они уже бросились к ней.
Хватило голоса — близкого, родного. А едва обняв ее, как и когда-то в Туре, где она собирала армию, упали перед сестрой на колени, не на одно — на оба, как добрые дети перед милостивым отцом, сразу поделив ее руки, горячо их целуя. А она стояла и обливалась слезами, не смея прервать их. Стояла и ревела. Если и стоило жить, думала Жанна, так ради таких вот встреч. Вся жизнь теперь представлялась ей иной — сплетенной из сердечных свиданий. Горячих, полных любви…
Потом она пила парное молоко наполовину со своими слезами, а они — точно такое же вино. И все втроем смеялись, говоря урывочно, совсем бестолково. Куда тут до разумной и обстоятельной беседы!
Она узнала, что Изабелла де Вутон и Жак д’Арк живы. Что они в чести, и всякий перед ними снимает шляпу, когда издалека видит их. Ведь их дочь для простых крестьян — почти святая. Мученица. Кто-то верил в ее смерть, кто-то нет. Но уже давно ползли слухи, что Дева Жанна жива, но Господь ее определил в такое место, куда не дотянется рука ее врагов.
— Если бы так, — горько улыбнулась Жанна. — А что думали вы?
— Разное думали, — честно признался Пьер. — Но не хотели мы верить в твою смерть, сестренка. — Он переглянулся с братом, отрицательно покачал головой. — Ни за что не хотели. Да и Робер де Бодрикур намекал нам, что даст Господь, свидимся мы с тобой.
— Как он — старый добрый Робер?
— Так ведь это он послал нас сюда, — вновь переглянувшись с братом, выпалил Пьер.
— Он послал вас? — удивилась Жанна.
— Вчера днем сам сказал нам об этом в Вокулере, — подтвердил слова младшего брата Жан. — Так и есть. Робер де Бодрикур сказал, что скоро счастье вернется в наши сердца. Ему о твоем приближении сообщил капитан де Ксентрай.
Жанна усмехнулась:
— Узнаю Робера де Бодрикура — все предусмотрел! И каков же он наметил мне путь? Уверена, вы уже знаете его?
Братья кивнули:
— Сегодня же едем в Бакийон. Там с тобой хотят встретиться важные сеньоры. Ты их знаешь. Камергер Карла Седьмого — Николя Лув, глава старшин Меца — Обер Буле, и губернатор Меца — Николя Гронье. Они бы пригласили тебя в сам Мец, да опасаются. Ты ведь у нас — покойница. А если воскреснешь, это нас предупредил Бодрикур, то инквизиция имеет полное право вновь потащить тебя на костер.
— С нее станется, — согласилась Жанна. — И зачем я понадобилась господам Луву, Буле и Гронье?
— Думаем, они хотят лично опознать тебя, — предположил Жан.
Девушка разочарованно покачала головой:
— Значит, одного Ксентрая моему королю — Карлу Валуа — мало? — Она резко поставила кувшин, и остатки молока расплескались по столу. — Они не приглашают меня в Мец не потому, что боятся за меня, а потому, что не верят. А вдруг я — это не я? А вы, братья, долго думали, глядя на меня? — Она бросила гневный взгляд на Жана и Пьера. — Ну, отвечайте!
Жанна поняла, что обидела молодых людей.
— Простите меня, вы тут ни при чем. Бакийон — так Бакийон. Мне не привыкать — выставлять себя на показ.
6
В городке Бакийон под Мецем важные господа долго смотрели на Жанну — в их взгляде смешалось острое любопытство, почтение и подозрение. Странные и мало совместимые чувства! Но ведь не каждый день тебе приходится определять, кто перед тобой — сама Орлеанская Дева, спасительница Франции, или простая мошенница. Сеньоры Николя Лув, Обер Буле и Николя Гронье почти одновременно взглянули на Жана и Пьера д’Арков. Лица молодых людей сияли. Тут все говорило само за себя! И вновь они вопросительно уставились на Жанну. Их подозрение можно было понять. Да, они были важными горожанами Меца, самыми авторитетными, но они не были принцами крови или герцогами. Каждый из них хотя бы однажды видел в прежние времена блистательную Жанну Деву — с пылающим взором, в сверкающих доспехах или роскошной одежде. Но они видели ее из круга почетных гостей-горожан на больших торжествах. Они не пили с ней вина, глядя друг другу в глаза, и не лежали, в полном вооружении, у костра, перед вражеской крепостью, как это случалось много раз с Алансоном, Ксентраем или Ла Иром. Тем более, за пять лет они подзабыли черты спасительницы Франции. И потому вновь, в который уже раз, трое старейшин Меца вопросительно и даже требовательно взглянули на Жана и Пьера д’Арков. Но, кажется, молодые рыцари уже теряли терпение.
— Если родные братья утверждают, что дама Клод и есть Дева Жанна, — поклонился Николя Гронье, — тем более это засвидетельствовал капитан де Ксентрай, то значит так оно и есть.
— Блестящий ответ, сеньоры, ничего не скажешь! — усмехнулась Жанна. Глаза ее негодующе блеснули. — А я ожидала иного!
По всему, решили старейшины, это и впрямь Дева. Характер и впрямь — принцессы!
— Мы обеспечим вас самым необходимым, Дама Жанна, — поклонившись, сказал Николя Лув. — Боевым конем, одеждой, доспехами, оружием. Ведь вы несомненно, соответственно вашему положению, рано или поздно пожелаете встать в ряды французов, сражающихся против англичан.
— Несомненно! — уже мягче усмехнулась Жанна.
— Город возьмет расходы на себя, — сказал Николя Лув. — Не так ли, господа? — обернулся он на Обера Буле и Николя Гронье.
Те поспешно закивали:
— Город почтет за честь взять на себя эту заботу.
— Я вам заранее благодарна, — кивнула Жанна. — Надеюсь, мы сегодня же отправимся в Мец. В Бакийоне мило, но я бы предпочла иную обстановку.
Воистину, это была Дева Жанна, чудом спасенная! — облегченно вздохнули старейшины. Такие повадки бывают только у принцесс, тем более, познавших великую славу.
7
Слухи о том, что Дева Франции спасена, расползались по всем дорогам Лотарингии и уже выходили за ее пределы. «Дева жива!» — пели ветра в герцогстве Барском. «Она вновь со своей любимой Францией!» — распевали они в Шампани. «Жанна вновь идет к нам!» — взрывались они на подступах к Парижу.
«Берегитесь, бургундцы! — предостерегали они, клубясь вокруг Дижона. — Дева не забыла вашего предательства!»
Великий герцог Европы Филипп, заметно полысевший ото лба, года напролет ходивший все в том же черном костюме — трауре по убитому отцу, первым прознал о похищении Девы. Он ни на минуту не сомневался, что все было подстроено герцогами Савойскими, этими миролюбцами, Амедеем ли, его сыном Луи, неважно.
