Круглый год с литературой. Квартал третий - Геннадий Красухин

Любопытно, что на фронте Шевцова назначили командиром диверсионной группы, которая готовилась быть заброшенной в тыл врага. В группе, оказавшейся на вражеской территории, был будущий критик В. Кардин. Шевцов в тыл врага не попал из-за того, что на тренировке неудачно прыгнул с парашютом, повредив при приземлении ногу. Вот что пишет об этом Кардин:

«Для неудачного приземления с парашютом достаточно было опуститься на одну ногу, поджав вторую. Такое могло произойти непроизвольно, могло – по трусливому расчёту. Коль офицера-пограничника так и не отправили на задание, значит, командование ему не доверяло. А бойцов, командиров с неблагозвучными фамилиями отправляли на опасные задания – и никто не оплошал. Один из них в числе первых получил медаль «За отвагу», другой первым в бригаде посмертно удостоился Героя. В книге по истории ОМСБОНа (Отдельной мотострелковой бригады особого назначения) Шевцов не упоминается даже в перечислениях».

За «Тлёй» последовали такие же юдофобские романы. Некоторые из них напечатаны на деньги спонсоров. Но мы ни названий книг, ни фамилий меценатов называть не будем. Много чести! Скажем только, что прожил Шевцов долго – больше девяноста лет. Умер 17 января 2013 года.

Надежда Давыдовна Вольпин, скончавшаяся 9 сентября 1998 года (родилась 6 февраля 1900-го), была гражданской женой Сергея Есенина, от которого у неё был сын Александр Сергеевич – известный в будущем диссидент.

Сама Надежда Давыдовна занималась переводами художественной литературы. Переводила Гёте, Овидия, Вальтера Скотта, Конана Дойла, Мериме, Гюго, Голсуорси, Фенимора Купера. Выучив в Ашхабаде, где она находилась в эвакуации во время войны, туркменский язык, она переводила туркменскую поэзию.

Но в литературе осталась не только добротными своими переводами, но главным образом – мемуарами «Свидание с другом».

Зинаида Николаевна Гиппиус известна не только как поэтесса и драматург, не только как писательница и литературный критик, не только, наконец, как пламенный публицист, как жена Дмитрия Сергеевича Мережковского, союз с которым стал идеологическим центром русского символизма. Зинаида Николаевна известна тем, что порвала со всеми, кто принял большевизм, вычеркнула их из своей жизни и до конца своих дней никогда о них положительно не отзывалась.

Хотя сами они с Мережковским политически колебались сильно. Одно время были антимонархистами, были близки с эсерами Б. Савинковым, И. Фондаминским. Потом выступили против участия России в Первой мировой войне. Потом приветствовали Февральскую революцию и даже установили дружеские отношения с Керенским. Потом сумели бежать от большевиков. Потом подружились с Муссолини и одно время жили в Италии по его приглашению. Потом поссорились между собой из-за антибольшевистской речи Мережковского, с которой он выступил по немецкому радио вскоре после нападения Германии на СССР. Гиппиус оказалась дальновиднее, сказав о речи мужа: «Это конец». И не ошиблась: Мережковскому этой речи не простили.

Правда, ему жить оставалось недолго. После его смерти она писала и не окончила о нём книгу.

Умерла она 9 сентября 1954 года. Родилась 20 ноября 1869-го.

Наследие её огромно. И всё же хочу закончить стихотворением, которое полюбил ещё, когда был школьником:

Мне повстречался дьяволёнок,Худой и щуплый – как комар.Он телом был совсем ребёнок,Лицом же дик: остёр и стар.Шёл дождь… Дрожит, темнеет тело,Намокла всклоченная шерсть…И я подумал: эко дело!Ведь тоже мерзнет. Тоже персть.Твердят: любовь, любовь! Не знаю.Не слышно что-то. Не видал.Вот жалость… Жалость понимаю.И дьяволёнка я поймал.Пойдём, детёныш! Хочешь греться?Не бойся, шёрстку не ерошь.Что тут на улице тереться?Дам детке сахару… Пойдёшь?А он вдруг эдак сочно, зычно,Мужским, ласкающим баском(Признаться – даже неприличноИ жутко было это в нём) –Пророкотал: «Что сахар? Глупо.Я, сладкий, сахару не ем.Давай телятинки да супа…Уж я пойду к тебе – совсем».Он разозлил меня бахвальством…А я хотел ещё помочь!Да ну тебя с твоим нахальством!И не спеша пошёл я прочь.Но он заморщился и тонкоЗахрюкал… Смотрит, как больной…Опять мне жаль… И дьяволёнкаТащу, трудясь, к себе домой.Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,Не то дитя, не то старик.И всё твердит: «Я сладкий, сладкий…»Оставил я его. Привык.И даже как-то с дьяволёнкомСовсем сжился я наконец.Он в полдень прыгает козлёнком,Под вечер – тёмен, как мертвец,То ходит гоголем-мужчиной,То вьётся бабой вкруг меня,А если дождик – пахнет псинойИ шёрстку лижет у огняЯ прежде всем себя тревожил:Хотел того, мечтал о том…А с ним мой дом… не то, что ожил,Но затянулся, как пушком.Безрадостно-благополучно,И нежно-сонно, и темно…Мне с дьяволёнком сладко-скучно…Дитя, старик, – не всё ль равно?Такой смешной он, мягкий, хлипкий,Как разлагающийся гриб.Такой он цепкий, сладкий, липкий,Всё липнул, липнул – и прилип.И оба стали мы – единый.Уж я не с ним – я в нём, я в нём!Я сам в ненастье пахну псинойИ шерсть лижу перед огнём…

Траурный день в истории русской Церкви. 9 сентября 1990 года был зарублен топором бандитами отец Александр, Александр Владимирович Мень (родился 22 января 1935-го).

Это был один из редких подвижников, которому обязано приобщением к христианству великое множество людей. Сам он пережил страшный советский период гонения на Церковь. Главный свой труд «Историю религии» в 7 томах поначалу издал на Западе в Брюсселе под псевдонимом. Он был одним из зачинателей христианского самиздата 60-х годов. Хотя Александр Мень воздерживался от активной диссидентской деятельности, он был духовным наставником и часто крёстным отцом многих известных диссидентов.

Получив в перестройку трибуну для выступлений, отец Александр быстро становится одним из самых популярных проповедников. Естественно, что это очень не нравилось его врагам, которые и организовали его убийство.

Вот часть экспромта отца Александра. Он отвечает на вопросы из зала:

«Расскажите о жизни после смерти.

Когда умирает человек, у него останавливается сердце, дыхание, наступает клиническая, а потом биологическая смерть. В это время его душа отрывается от тела, попадает в другое измерение и чувствует себя легко, свободно и прекрасно, как это описано во многих случаях, в частности в книге Моуди.

Далее, когда он постепенно приходит в себя, когда он осваивается в другом измерении, перед ним начинают проходить картины прошедшей жизни. Человек начинает оценивать прошедшее, и вот тут-то возникают все сложности. Там тянутся за тобой твои дурные мысли, дурные поступки, тянутся последствия этих поступков. Ты обречён (или обречена) это видеть – и ничего не можешь сделать, всё продолжает разрушаться…

У Крылова есть басня о том, как в преисподней какая-то ведьма варила двух грешников в котлах. Поварив одного, она открыла крышку, тот высунулся и сделал перерыв. А другого она все время варила, и тот возмутился, сидя в котле, высунулся оттуда и говорит: «Ну, чего ты меня тут держишь? Кто он такой? Он разбойник! А я мирный писатель. Почему мне сидеть тут так долго?» А ведьма сказала: «Милый мой, вот тот разбойник делал свои грязные дела, но он умер, и всё уже прошло. А ты умер, но твои гнусные книги, которые разлагают людей, продолжают действовать…». Значит, здесь очень сложная штука: когда мы умрём, за нами всё это будет тащиться.

Далее. Человек бездуховный, который привык жить только внешними впечатлениями, когда он отрывается от этого мира, он просто в ужасе, потому что он лишён всего, чем он жил. Чем живёт такой человек? Едой, питьём, обыкновенными чувствами – поспать, поесть и прочее. Но там-то уж не поспишь – кончилось это. И с едой кончилось, и со многими другими забавами. Что же дальше? Человек как в пустоте. Вот пример. В одиночке человек сидит, лишённый всего, часто даже света. Если у него что-то в голове было, в сердце было, он ещё как-то может перебиться. Но если он жил только внешним, то в этой одиночке он сходит с ума, потому что у него ничего нет в душе.