Плач Агриопы - Алексей Филиппов

Девушка, поражённая Босфорским гриппом, дёрнулась. С размаху ударила рукой по траве. Павел смотрел на неё изумлённо, словно видел впервые: мысли о Еленке и Татьянке полностью вытеснили из головы мысли о ком-то ещё. Обычный человеческий эгоизм — ничего больше.

- Она умирает? — Парень-студент напугал управдома, нависнув над плечом.

- Ещё нет, — Павел отшатнулся, но тут же застыдился своего страха и вернул отступившую на шаг ногу на прежнее место. Искоса взглянул на студента. Тот еле держался на ногах, но бодрился.

- Что я могу для неё сделать? — Парень присел перед девушкой на корточки, робко и неумело погладил её по голове.

- А я почём знаю? — Управдом удивился, что вопрос адресован именно ему, хотя вопрошавший, скорее всего, попросту не знал, к кому ещё обратиться.

- Всё, что могли, вы уже сделали! — Раздался громкий незнакомый голос за спиной. — Привезли нам заразную болезнь. Стали убийцами, хотели этого или нет!

Павел медленно обернулся. Прямо ему в лицо смотрело дуло ружья. Ничего изысканного. Ничего, напоминавшего антикварный мушкет с серебряным литьём и рубиновой змейкой. Обычная охотничья двустволка — потрёпанная жизнью и наповал уложившая, вероятно, не один десяток жирных уток. Но зато и стреляла она, надо думать, бесхитростно, уверенно и быстро.

Если двустволка казалась самой обыкновенной, владелец оружия, напротив, словно бы только что спрыгнул с театральных подмостков. Густая, чуть седоватая, шевелюра; монашеская борода. На плечах ладно сидела расписная рубаха-косоворотка, в какой не побрезговал бы предстать перед новгородским вече былинный Садко. Штаны на завязках сильно напоминали кальсоны. А на ногах красовались самые настоящие лапти. Правда, те были сплетены не вполне по-древнерусски: гибкие лыковые концы доходили до голени и образовывали что-то вроде невысокого голенища.

Человек с ружьём явился не один. Ещё один, вооружённый травматическим двухзарядным пистолетом, также держал Павла и студента на мушке. А третий, с электрошокером, «опекал» Третьякова с алхимиком. Управдом криво ухмыльнулся: агрессоры не сумели верно оценить степень опасности противников, что выдавало в них людей невоенных. Пожалуй, Третьяков, при желании, легко бы справился и со всеми тремя.

Человек с травматом и человек с шокером были не столь колоритны, как «охотник»: походили — в своих фуфайках и резиновых сапогах — на обычных грибников.

- Мы не хотим неприятностей. — Павел слегка приподнял руки, хотя прямого приказа сделать это от «охотника» и не поступило. — Если вы сориентируете нас на местности, — мы немедленно уйдём отсюда в направлении любого крупного населённого пункта.

- А она? — «Охотник» мотнул ружьём в сторону девушки. — Она тоже уйдёт?

- Если понадобится, мы понесём её, — нехотя выдавил управдом.

- Поздно! — Выкрикнул человек с ружьём с таким отчаянием, что Павлу сделалось страшно; он бы не удивился, если бы, после такого возгласа, и его самого, и всех незваных гостей на поляне, нашпиговали дробью. — Вы уже принесли сюда болезнь! Вы говорили с Мартой! Как вы могли позволить ей приблизиться к вам — она же ребёнок!

- Плюнь ты на них, Стас! — Тонким голосом, дрожавшим не то от злобы, не то от волнения, попросил владелец травмата. — Пускай идут! Чёрт с ними! Эй, вы! — Он повернулся к Павлу. Потом, отчего-то, перевёл взгляд на «арийца». — Здесь у нас экопоселение «Светлая дубрава». И делать вам здесь нечего — это уж точно. Если двинете на восток, по грунтовке, выйдете к Кержачу. Дуйте! Ну!

Воцарилось молчание. Над поляной повисла неловкая пауза. Павел ожидал, что в разговор ввяжется Третьяков, — на худой конец, просто поднимется и поможет нести девушку, — но тот рта не раскрывал и с места не вставал. «Охотник», в качестве предводителя экопоселенцев, тоже не лез на рожон. Не гнал чужаков вон, но и не возражал односельчанину с травматом, да и ружья не опускал.

- Когда у неё… всё это началось? — Наконец, нарушил он тишину. — Сколько дней назад?

- Дня два… — Протянул студент.

- У тебя то же самое? — Раздражённо повернулся к нему «охотник».

Студент еле заметно кивнул.

- А у вас? — «Охотник» повёл двустволкой, как будто прочертил широкую дугу и связал ею управдома с «арийцем».

- У нас иммунитет. — Твёрдо сказал Павел.

- Врут они! — Выкрикнул поселянин с травматом. — От этой пакости иммунитета не бывает. И вылечиться от неё — нельзя. Гони их. Или грохни!

- Вылечиться… — Тихий голос, выговаривавший каждое слово с устрашающей правильностью, вмешался в неприятный разговор. — Вылечиться… Возможно всегда… Собирать составляющие части для… териякум… для лекарства… смешать цельный териякум… и вылечиться…

«Бомм!» — В голове у Павла будто ударил тяжеленный оглушительный колокол. Это захолонуло сердце.

Как всё просто — сделать лекарство — и выздороветь.

Более злой насмешки — и не придумаешь!

Павел-то это понимал прекрасно. Он — за неполную неделю — научился жертвовать, как не жертвовал прежде ничем и никогда. И вот — немой, или болтавший прежде ерунду, алхимик заговорил — и словно бы осквернил великую жертву.

Так казалось управдому.

Но и остальные были удивлены. Пожалуй, «удивлены» — не то слово.

Алхимик произвёл фурор. Сказанное им прозвучало, как пророчество или откровение. На тщедушного пророка уставились все — и друзья, и враги. Даже Третьяков — невозмутимый Третьяков — заинтересованно приподнял бровь.

- Вы — врач? Иностранец? — «Охотник», похоже, и сам не знал, ответ на какой из двух вопросов его более интересует.

- Хи-ми-я. — Выговорил сеньор Арналдо по слогам — точно так же, как сделал это после взрыва бойлера, — и умолк.

А дальше — случилось странное. Взгляд «охотника» сперва налился гневом. Гнев был готов слететь и с его губ, превратиться в грозные и обидные слова — может даже, стереть шутника с лица земли. И вдруг — в гневливом словно бы щёлкнул тумблер. По лицу пробежала стремительная тень. Человек внешне почти не изменился — остались прежними поза, взгляд, острая злая морщинка на лбу. Но, казалось, направление его мысли — поменялось. Так случается, когда кто-либо без чувства юмора принимает неудачную шутку на свой счёт, а потом неожиданно понимает, что его хотели развеселить, а не обидеть. Павел наблюдал за этой трансформацией с любопытством и лёгким испугом. Она завладела почти всем его вниманием — почти всем, без остатка. И всё же он, краем глаза, заметил — готов был поклясться, что заметил, — как в сам краткий момент свершения перемены в «охотнике», в березняке мелькнула длинная нескладная фигура. Объявилась — и тут же исчезла, будто бы слилась с одной из берёз.