Русская революция и «немецкое золото» - Геннадий Соболев

7 января 1918 г.

Сегодня утром приехали все русские под председательством Троцкого. Они тотчас велели сказать, что они просят их извинить, если они впредь не явятся к общему столу. Их и вообще не видно, и сейчас, по-видимому, дует совершенно иной ветер, чем раньше. Любопытные подробности об этом рассказывает барон Ламецан, немецкий офицер, который привез сюда русскую делегацию из Двинска. Во-первых, он утверждает, что двинские окопы совершенно опустели, и что, за исключением немногих сторожевых постов, русских там вообще больше нет; затем, что на очень многих станциях делегатов встречали депутации, которые все требовали мира. Троцкий отвечал каждый раз очень ловко и обходительно, но настроение его постепенно становилось все более подавленным. Барон Ламецан вынес впечатление, что русские находятся в совершенно отчаянном положении, потому что у них только один выбор: или вернуться домой без мира, или заключить худой мир – и в обоих случаях они будут сметены…

Только что прибыла телеграмма о демонстрации в Будапеште против Германии. Окна германского консульства были побиты. Это ясное указание, каково будет настроение, если мир не пройдет по нашей вине.

8 января 1918 г.

Ночью прибыл турецкий великий визирь Талаат-паша. Он только что был у меня. Он по-видимому безусловно стоит за то, чтобы заключить мир, но если дело дойдет до конфликта с Германией, то он, кажется, намерен выдвигать меня, а сам оставаться на заднем плане. Талаат-паша один из наиболее даровитых и, пожалуй, самый энергичный турецкий деятель.

До революции он был мелким телеграфным чиновником, кроме того членом революционного комитета. В качестве такового, он перехватил правительственную телеграмму, показывавшую, что замыслы революционеров раскрыты, и если не будет тотчас же приступлено к действию, то игра проиграна. Он утаил телеграмму, предупредил революционный комитет и убедил его немедленно раскрыть свои карты. Все удалось: султан был свергнут, и Талаат стал министром внутренних дел. Со своей стороны он стал с железной энергией бороться против реакции. Позднее он стал великим визирем и вместе с Энвером-пашой воплотил в себе всю энергию и мощь Турции.

Сегодня днем будет сначала совещание пяти председателей союзников и России, а затем пленарное заседание.

Заседание было снова отсрочено, потому что украинцы все еще не пришли ни к каким решениям. Поздно вечером у меня было совещание с Кюльманом и Гофманом. Мы пришли к довольно определенному соглашению касательно предстоящей тактики. Я еще раз сказал ему, что пойду с ними и буду поддерживать их требования до последней крайности, но что если Германия окончательно порвет с Россией, то я должен оставить за собою полную свободу действий. Они оба как будто понимали мою точку зрения довольно правильно, особенно Кюльман, который, конечно, довел бы переговоры до конца, если бы это было в его власти. Что касается деталей, то мы сошлись на том, что будем настаивать в ультимативной форме на продолжении переговоров в Брест-Литовске.

9 января 1918 г.

Основываясь на принципе, что лучше всего предвосхитить удар противника и самому ударить в лоб, мы решили не ждать, пока русский министр иностранных дел выскажется, а поставить его самого перед нашим ультиматумом.

Троцкий явился с заготовленной большой речью, но успех нашего нападения был настолько блестящ, что Троцкий тотчас же просил отложить заседание, так как новая ситуация требует новых решений. Перенесение конференции в Стокгольм было бы для нас концом всего, потому что оно лишило бы нас возможности держать большевиков всего мира вдалеке от нее. В таком случае стало бы неизбежно именно то, чему мы с самого начала и изо всех сил стараемся воспрепятствовать: поводья оказались бы вырванными из наших рук и верховодство делами перешло бы к этим элементам. Теперь нужно выждать, что принесет завтрашний день: или победу, или окончательный разрыв переговоров.

Троцкий несомненно интересный, ловкий человек и очень опасный противник. У него совершенно исключительный ораторский талант – мне редко приходилось встречать такую быстроту и тонкость реплики, как у него – и вместе с тем вся наглость, свойственная его расе.

10 января 1918 г.

Только что было заседание, Троцкий произнес длинную речь, рассчитанную на всю Европу, и, по-своему, действительно прекрасную. Смысл ее заключается в том, что он уступил. Он заявил, что принимает германо-австро-венгерский ультиматум и остается в Брест-Литовске, потому что не хочет дать нам повод сказать, что вина за продолжение войны падает на Россию.

В связи с речью Троцкого была немедленно создана комиссия, которой придется заняться щекотливыми территориальными вопросами. Я настоял на том, чтобы войти в эту комиссию, так как хочу иметь постоянный контроль над совещаниями такой первостепенной важности. Это было не легко, потому что вопросы, подлежащие обсуждению, в сущности касаются только Курляндии и Литвы, то есть не нас, а Германии.

Вечером у меня было снова длинное совещание с Кюльманом и Гофманом, во время которого между генералом и государственным секретарем была жестокая схватка. Упоенный успехом ультиматума, поставленного нами России, Гофман желал продолжать в том же духе и еще раз хорошенько ударить их по голове. Мы с Кюльманом стояли на противоположной точке зрения и требовали перехода к спокойным деловым совещаниям, обсуждения параграфа за параграфом; причем неясные параграфы должны быть временно отложены. Лишь когда вся эта очистка будет произведена, необходимо связать все эти неясные пункты в одно целое и телеграфировать обоим императорам, испрашивая у них директив для решения вопроса. Это несомненно самый верный способ избежать полного краха.

Разразился новый конфликт с украинцами. Они требуют признания их самостоятельности и заявляют, что если оно не состоится, то они уедут.

Адлер рассказывал мне в Вене, что в Вене у некоего Бауера хранится библиотека Троцкого, которой он очень дорожит. Я сказал Троцкому, что если ему хочется, я велю доставить ее ему. Затем я рекомендовал его вниманию несколько военнопленных, таких как Л.К. и В., о которых я слышал, что они подвергаются более или менее дурному отношению. Троцкий принял это к сведению, заявив, что он принципиально против дурного обращения с военнопленными, и обещал навести справки; он подчеркнул, что его готовность не имеет никакого отношения к вопросу о библиотеке, так как такую просьбу, как моя, уважил бы и при всяких других условиях. Получить библиотеку он хочет.

11 января 1918 г.

Утром и днем заседания комиссий по территориальным вопросам. С нашей стороны в ней участвуют Кюльман, Гофман, Розенберг и один секретарь, затем я, Чизерик, Визнер, и Коллоредо, русские все налицо, кроме украинцев. Я сказал Кюльману, что хочу участвовать только в качестве секунданта, так как германские интересы в этом вопросе затронуты несравненно сильнее наших. Я вмешиваюсь лишь изредка. Сегодня утром Троцкий сделал тактическую ошибку. Он произнес целую речь в весьма повышенном тоне и временами доходил даже до резкостей, заявив, что мы играем в фальшивую игру, что стремимся к аннексии, прикрывая их мантией права народов на самоопределение. Он говорил, что никогда не согласится на такие претензии, и готов скорее уехать, чем продолжать в таком духе. Если наши намерения честны, то мы должны допустить к участию в наших заседаниях в Бресте представителей Польши, Курляндии и Литвы, дабы дать им высказать свои взгляды без воздействия с нашей стороны. К этому нужно присоединить, что с самого начала переговоров идут споры о том, полномочны ли законодательные учреждения оккупированных областей говорить от имени населения или нет. Мы утверждаем, что да, а русские, что нет. Мы тотчас же приняли предложение Троцкого вызвать сюда представителей этих областей, но прибавили, что раз мы выслушаем их показания, мы будем руководиться их взглядами.