Солнце Велеса - Елизавета Дворецкая

Сейчас Темяна сидела в самой середине черного круга, в черной одежде, с закрытым лицом, сама похожая на обугленную колоду. Хлопья снега падали на черную овечью шкуру, которой она была укрыта с головой. Никому не видимая и ничего не видящая старуха была живым воплощением безмолвной и слепой тьмы. Дух ее говорил с Навью – с той, которой она служила уже столько лет. Привыкнув отворять уходящим ворота Пекельного Круга, она и сама легко могла войти туда.

У Темяны было четверо сыновей, но теперь в живых оставался только один, второй по счету – Вершислав. Уже давно старуха заподозрила: с ним что-то не так. Он стал другим: сделался угрюм, неразговорчив и равнодушен ко всем близким, кроме Замили. Здоровье его расстроилось: он ел много, но лишь худел, бледнел, становился вял и тяжел на подъем. Легко было догадаться, что он испорчен, но едва Темяна попробовала завести речь об этом, как Вершина принялся кричать, что во всем виноваты дети Велезоры и что он никогда больше не допустит этих щенков к себе на глаза. Слышавшие это родичи возмутились: что же он думает о будущем рода, если собирается изгнать старшего и наиболее знатного из своих сыновей? Вершина продолжал твердить, что Лютомер давно хотел его извести и захватить угренскую землю. Старейшины в изумлении переглядывались: если бы у Лютомера действительно были такие замыслы, он бы лет пять назад женился на дочери кого-нибудь из сильных князей и жил дома, при отце, а не пропадал в лесу. Сколько раз сами они убеждали его жениться, вернуться в род, занять подобающее ему место наследника своего отца! Что мешало ему взять за себя дочь Святомера гостиловского, которую ему буквально впихивали в руки!

Темяна попробовала простое средство: вскипятила травы полынь, плакун да дедовник в котле с золотым кольцом и неожиданно окатила наговоренным отваром спятившего сына. Вершина завопил нечеловеческим голосом и бросился на старуху, вцепился в горло, опрокинул на пол, пытаясь задушить; хорошо, на шум прибежали люди, схватили его за руки, оттащили. Но князь не мог уняться: ржал, будто конь, икал, хохотал, визжал по-бабьи и с такой силой бился в руках родичей, что его с трудом удерживали Богорад и еще трое самых сильных мужчин. Своей цели Темяна не добилась, но теперь всем было совершенно очевидно, что князь испорчен. И что засевшая в нем порча слишком сильна, чтобы ее так просто можно было одолеть.

Ратиславль будто котлом накрыло: все притихли, не веря такому ужасу. Богорад и Велетур строго запретили родичам рассказывать об этом кому бы то ни было за пределами Ратиславля. Порча на князе – хуже не придумать, это гибель и роду, и всему племени. Ни урожая, ни приплода скота, ни рождения детей не дождаться там, где князь лишен милости богов, и само такое племя скоро исчезнет, как тень на воде, растворится в более удачливых. Богорад послал на Десну за старшим племянником, а пока предлагал Темяне делать что угодно: приносить какие угодно жертвы, созвать волхвов хоть со всей земли, лишь бы попытаться изгнать порчу. Упаси чур, приедут вятичи; прознай только Святомер, что Вершина ему больше не соперник, и тут же двинет сюда полки! А как воевать без князя – что телу без головы! Чтобы спасти племя, останется одно средство: посылать в Смолянск и просить себе князя оттуда. Но это стало бы гибелью Ратиславова рода, и Богорад был полон решимости хоть умереть, но не допустить этого.

Правда, после этого случая Вершина словно бы опомнился: стал приветливее с родней, попросил у матери прощения и больше уже ни на кого не кидался. Тем не менее Темяна теперь жила при нем неотлучно и сторожила по ночам, уверенная, что порча еще так или иначе скажется. Она вспоминала гибель бойника Плакуна, которого берегиня Ревелка вынудила назвать имя Галицы. Темяна не сомневалась, что исчезнувшая заморока повинна и в этот раз. Но попытка расспросить Замилю ничего не дала: хвалиска рыдала и твердила, что если бы она хоть что-то знала о Галице, то сама бы приказала ей оставить князя в покое.

Никто в Ратиславле не был в большем ужасе от происходящего, чем Замиля. Вершина все эти годы был ее единственной здесь опорой и защитой; она понимала, что если он умрет, то ее не ждет ничего хорошего. Ни в коем случае ей не позволят его пережить: эта самая баба Темяна накинет ей на шею веревку, чтобы Богорад и Велетур удушили ее над мервым телом Вершины и отправили с ним вместе на краду. Не отсылать же князя в Навь без жены, которую он так любил целых двадцать лет!

У нее была возможность и опередить мужа: старейшины рода толковали между собой, не будет ли толка, если хвалиску принести в жертву тому духу, что мучит князя, и такой ценой выкупить его самого. Зная об этом, она не выходила из дома, старалась никому не попадаться на глаза и даже просила Толигу помочь ей бежать из Ратиславля, чтобы попытаться найти сына. Но Толига побоялся идти наперекор всей родне и обещал лишь предупредить Хвалиса обо всех этих делах. К Велсову оку Замиля больше ходить не решалась, боясь, что ее кто-нибудь выследит, и тогда ей уж точно не жить.

А Темяна продолжала нести дозор по ночам. Едва дыша, не шевелясь, в темной одежде, накрытая черной овчиной, совершенно сливаясь с темнотой, сидела она по ночам возле ложа, где спал ее сын. Она хорошо понимала, откуда ему ждать новой беды, и сторожила на незримой тропе Нави. И однажды вдруг встрепенулась: в самый глухой час ей почудились где-то рядом крадущиеся шаги.

Старуха затаила дыхание. Из тьмы выступила неясная фигура; Темяна, «мать мертвых» своего племени, легко распознала вредоносное порождение Нави.

– Кто ты и из какого мира? – строго спросила она.

– Из рода лихоманок я, имя мне Знобея, – раздался в ответ дрожащий голос, сопровождаемый стуком зубов. – И которого человека поймаю, буду его знобить и леденить, так что он и на солнышке не обсушится, и в печи не согреется. Иду я из Нави темной, из бездны полуночной, и живет нас там двенадцать сестер со старшей-набольшей сестрою; все мы мясом мертвых выкормлены, холодной кровью вспоены, к железным столбам прикованы, а коли сорвемся с привязи, ни единого человека на белом свете не оставим!

– Зачем пришла?

– Пришла я за Вершиславом, Братомеровым сыном, Ратиславовым внуком. Отдан он мне в законную добычу, в пропитание. Я его-то съем, косточки обгложу, на косточках покатаюся, поваляюся.

– Рановато ты расхвасталась! – Темяна закряхтела и поднялась с пола, опираясь на метлу. – А поди ты прочь, девка-лихоманка Знобея, Знобуха, Ледея, Ледиха, Озноба, что как лед знобишь род человеческий!

И, метнувшись вперед, уверенная старуха со всей силы огрела лихорадку своей погребальной метлой. Раздался треск, из прутьев метлы посыпались черно-багряные искры и одели ее всю. Лихорадка завопила дурным голосом – вопль этот услышали по всему Ратиславлю и все пробудились, дрожа от ужаса, мужики похватали топоры, дети полезли под лавки.