Солнце Велеса - Елизавета Дворецкая

Лютава наклонилась над водой, погрузила в нее руки, умыла лицо, опаленное небесным пламенем. Было чувство, будто она с самой себя сняла наконец тяготевшее много лет проклятие.

– Ну, вот, князь Бранемер, – с облегчением произнесла она. – Вот и закончилась твоя беда. Теперь ступай к твоей жене, и года не пройдет, как родит она тебе дитя – да такое, что износу ему не будет…

Она смотрела в воду, вглядывалась в игру песчинок на дне, будто надеясь увидеть там Бранемера… или его будущего сына… или своего…

И вдруг ей действительно привиделось лицо, но это была женщина! Лютава вгляделась, ниже наклонилась над водой. Лицо не исчезло – напротив, оно стало яснее, на губах появилась улыбка. Из каких-то далеких глубин судьбы ей улыбалась княгиня Велезора, ее мать.

Князь Бранемер проснулся среди ночи, разбуженный стуком собственного сердца. Он снова увидел во сне белый камень – но теперь тот лежал не на прежнем месте, а в стороне, освободив родник, из которого вытекал ручей, убегая по логу. Над водой сидела дева-удельница, снова вся в белом, с распущенными волосами, такими же длинными и густыми, как струи воды у ее колен. Вот она подняла лицо – это была не та женщина, что в прошлый раз. Теперь дева-удельница имела лицо княжны Лютавы.

– Ступай к своей жене, князь Бранемер, – сказала она. – Скоро родится у тебя дитя, и износу ему не будет…

А потом подняла руку и плеснула на него водой из родника. Он чувствовал, как прохладные капли обильно стекают с волос на лицо, падают на грудь; наверное, такое же облегчение всем своим существом чувствует дерево, когда после мучительно долгой засухи его впервые орошают капли дождя.

Он очнулся, томимый мучительным желанием; казалось, те струи чудесного родника текут в его крови, наполняя неведомой ранее жизнью. Вспомнилась Лютава, но тут же он сообразил, что она – в святилище и он не сможет ее увидеть ранее чем через пять месяцев. Но рядом с ним спала Миловзора, его любимая жена, которую он лишь по необходимости собирался заменить на другую. Теперь ему стало совершенно ясно, что жена-то ни в чем не виновата, что порча была на нем самом. Но теперь она снята! И даже пусть это всего лишь счастливый сон – Бранемер дрожал от волнения, будто жених после свадьбы, и спящая рядом женщина снова казалась такой же прекрасной и желанной, как двенадцать лет назад, когда ее привезли сюда под белым покрывалом невесты.

Бранемер повернулся и жадно обнял ее, стал целовать шею и грудь в длинном разрезе сорочки. Миловзора наполовину проснулась, охнула, засмеялась сквозь дрему и обняла его…

Еще не понимая, что это значит, стремясь лишь не упустить видение, Лютава потянулась за ним, наклонилась еще ниже, погрузила руки в воду по плечи… Но не достала дна, и лицо матери по-прежнему манило в отдалении. Вот она кивнула, словно приглашая: иди сюда! И Лютава подалась вперед, забыв даже о том, что их разделяет вода.

Она рухнула куда-то вниз, и что-то схлопнулось позади нее наверху. На миг она почувствовала себя в окружении прохладной воды; невольно она вдохнула эту воду и тут же растворилась в ней. Но исчезла и сама вода; краткий миг безмолвного белого ничто, и вот она уже стоит на земле, там же, где была… или нет.

Лютава стояла посреди леса, и под ногами у нее была узкая, едва намеченная во мху тропинка. Огляделась: вокруг никого. Ни Огненного Змея, ни Ветровея, ни Волохата… Глубочайшая тишина… Безотчетное чувство говорило ей, что все три ее помощника, как и лог с белым камнем и ручьем, остались очень, очень далеко. Одежда и волосы были сухими, будто она и не пришла сюда через воду. Впрочем, как знать, вода ли это была? Навь так изменчива, что о ней ничего нельзя знать наверняка. Про нее говорят, что она находится и под землей, и под водой, и на небе – и все это правда. Когда имеешь дело с Навью, все наоборот: поднимаясь, попадаешь вниз, а опускаясь, оказываешься выше. Сначала она поднималась к жилищу Огненного Змея, потом спустилась, потом еще спустилась через родник… но выше этот лес, чем те золоченые терема, или ниже, Лютава сейчас не могла бы сказать.

Однако если под ногами есть тропинка, по ней надо идти. И Лютава пошла. Сбоку мелькнуло движение; она обернулась, но ничего не увидела. Через несколько шагов ей снова что-то почудилось – на этот раз она успела заметить серую тень, бесшумно скользнувшую за деревьями. Теперь она постоянно оглядывалась на ходу и скоро поняла, что за ней следуют три… четыре волка. Уже пять… Потом она бросила считать: звери неслышно трусили вслед за ней, не пытаясь догнать, но и не отставая, и с каждым шагом их становилось все больше. Если она оглядывалась, они тоже замирали, если ускоряла шаг, они делали то же. Будто ее собственная тень приняла здесь облик целой стаи волков и потому безотрывно следует за ней!

Но вскоре она забыла о волках – впереди показалась избушка. Довольно сильно углубленная в землю, она возвышалась над пышными папоротниками лишь на несколько венцов, а скаты ее зеленой дерновой крыши казались продолжением мха на лесной земле. Это жилье было совсем не похоже на те золотые терема, к которым Лютава почти уже привыкла, но тем не менее при виде избушки у нее упало сердце. Ноги ослабели, дыхание перехватило, и она остановилась, не в силах сделать больше ни шагу.

Дверь открылась. По ступенькам поднялось нечто белое, будто лебедь выпорхнула из-под земли… И Лютава опять увидела знакомое лицо своей матери. Княгиня Велезора улыбалась и кивала, приглашая подойти.

Не чуя под собой ног, Лютава приблизилась и застыла в шаге от нее, пытаясь понять, не морок ли это и что может означать эта нежданная встреча так далеко от привычного мира живых людей. Сколько лет она мечтала об этом, но теперь не знала, что сказать, верить ли своим глазам.

– Здравствуй, дорогая моя! – Велезора протянула руки и обняла ее, склонила голову девушки себе на плечо. – Вот ты и повзрослела.

И тут Лютава обнаружила, что они одного роста. Раньше мать, такая же худощавая, была выше нее, но теперь они сравнялись, как будто годы со времен разлуки прошли лишь для дочери. А Велезора не только не постарела, но даже помолодела и теперь никак не походила на мать двадцатипятилетнего сына и восемнадцатилетней дочери. У такой молодой женщины дети могли бы быть только маленькие; при их явном внешнем сходстве они скорее были как сестры. И Лютава, заметив это, ощутила холод в груди: ее мать молодела, вместо того чтобы стареть, время для нее шло вспять. Она не может быть живой… И Лютава не знала, что ей делать сейчас: радоваться встрече или горевать от того открытия, что встреча эта для них теперь возможна только в Нави.