Плексус - Генри Миллер

Некоторое время спустя я вновь почувствовал голод и спросил, не завалялось ли где-нибудь черствой горбушки.

– Можно было бы наделать блинов.

Мы обшарили все сверху донизу, но не нашли даже сухой корки. Зато обнаружили несколько заплесневелых сдобных сухарей и, макая их в кофе, подкрепились еще.

Если бы не пустота в глазах, никто бы не подумал, что Лаура безумна. Она пела с душой, отвечала на наши шутки и безобидные насмешки, с удовольствием ела. Вскоре, однако, она стала клевать носом совершенно как ребенок. Мы отнесли ее в спальню и уложили в кровать. Флетчер склонился над ней и поцеловал в лоб.

– Если вы, ребята, подождете минуту, – сказал он, – я, пожалуй, смогу раздобыть еще малость джину. Хочу заглянуть к соседу.

Несколько минут спустя он вернулся и принес полбутылки бурбона, а заодно пакетик с пирожными. Мы снова поставили кофейник на огонь, разлили бурбон по стаканам и уселись поболтать, время от времени подбрасывая полешки в старую пузатую печурку. Это был первый наш приятный и радостный вечер в Джексонвилле.

– Я тоже оказался в таком положении, когда приехал сюда, – сказал Флетчер. – Потом как-то наладилось… Нед, почему бы тебе не попробовать удачи в газете? У меня там есть друг, один из редакторов. Может, он даст какую-нибудь работенку.

– Но я не писатель, – ответил Нед.

– Какого черта, Генри напишет за тебя все, что нужно, – сказал О’Мара.

– Вы могли бы пойти вдвоем, – предложил Флетчер.

Перспектива получить работу так воодушевила нас, что мы пустились в пляс посредине комнаты.

– Давайте выпьем за дружбу, – попросил Флетчер.

Мы выпили и вновь запели, негромко, чтобы не тревожить Лауру.

– Не надо о ней беспокоиться, – сказал Флетчер, – она спит как ангел. Она и есть ангел. Я в самом деле так думаю, и знаете почему? Она не приспособлена жить в нашем мире. Иногда я думаю, надо благодарить судьбу, что она в таком состоянии.

Он показал нам некоторые свои работы, которые хранил в больших сундуках. Они оказались не так плохи. По крайней мере, он был хорошим рисовальщиком. В юности объездил всю Европу, жил в Париже, Мюнхене, Риме, Праге, Будапеште, Берлине. Даже получил несколько премий.

– Доведись мне прожить жизнь заново, – сказал он, – я бы совсем ничего не делал. Бродил бы по свету. Почему вы, ребята, не отправитесь на Запад? В тех краях еще полно свободного места.

Мы переночевали на полу в студии Флетчера. Наутро я и Нед пошли к газетчику. После краткой беседы мою кандидатуру отвергли. Но Нед получил шанс попробовать себя, написав несколько статей. Черную работу, естественно, делать предстояло мне.

Теперь нам надо было лишь потуже затянуть пояса и дождаться дня выплаты. До него оставалось еще две недели.

В тот же день О’Мара взял меня с собой к ирландскому священнику, чей адрес ему кто-то дал. От сестры, открывшей нам, так и веяло холодом. Спускаясь по ступенькам, мы увидели благого отца, который выводил из гаража свой «паккард». О’Мара попытался было попросить его о помощи. Для смелости он даже глотнул вонючего дыма гаванской сигары, которою пыхтел отец Хулигэн. «Убирайтесь прочь и не злите меня!» – вот все, на что расщедрился отец Хулигэн.

Вечером я в одиночестве бродил по улицам. Проходя мимо большой синагоги, я услышал поющий хор. Это была еврейская молитва, и звучала она волшебно. Я вошел и сел в задних рядах. Когда служба закончилась, я выдвинулся вперед и перехватил раввина. Я хотел сказать ему: «Ребе, мне очень плохо…» Но у малого был очень серьезный вид, не располагавший к дружескому общению. В нескольких словах я поведал ему свою историю, подводя к тому, чтобы он накормил меня или дал талон на обед и ночлег, если возможно. Я не решился упомянуть, что нас трое.

– Но ведь вы не еврей? – спросил он и покосился на меня, словно был не вполне уверен.

– Нет, но я голоден. Какая разница, кто я?

– Почему вы не попробуете обратиться за помощью в христианскую церковь?

– Пробовал. Кроме того, я и не христианин. Я обычный язычник.

Он нехотя нацарапал несколько слов на клочке бумаги, сказав, чтобы я шел с его запиской в приют Армии спасения. Я немедленно отправился туда затем лишь, чтобы услышать в ответ, что у них нет мест.

– Можете вы дать мне чего-нибудь поесть? – попросил я.

Мне известно было, что столовая давно закрыта.

– Я бы съел что угодно, – не отставал я. – Может, у вас найдется хотя бы гнилой апельсин или банан?

Человек за столом странно посмотрел на меня. Но не сдвинулся с места.

– Можете вы дать мне десять центов – всего десять центов? – продолжал умолять я.

Скривив физиономию, он полез в карман и кинул мне монетку.

– А теперь проваливай! – сказал он. – Вам, бездельникам, место только на Севере, откуда все вы приехали.

Я повернулся и, не говоря ни слова, вышел. На главной улице мне встретился симпатичный парень, продававший газеты. Что-то в его облике побудило меня заговорить с ним.

– Привет! – сказал я. – Как дела?

– Не так уж плохо, приятель. Ты откуда, из Нью-Йорка?

– Да, а ты?

– Джерси-Сити.

– Потрясающе!

Несколько минут спустя я уже помогал ему продавать газеты. Мне понадобилось больше часа, чтобы продать несколько экземпляров, которые он мне дал. Но все же удалось заработать несколько центов. Я поспешил в ИМКА и нашел там О’Мару, дремлющего с газетой на коленях в большом кресле.

– Пошли перекусим, – сказал я, решительно тряся его за плечо.

– Отчего не пойти, – с иронией ответил он, – пошли. Я предпочитаю «Дельмонико».

– Нет, серьезно. Я только что заработал несколько центов, хватит на кофе с пончиками. Пошли.

Он мгновенно вскочил. По дороге я рассказал о своих похождениях.

– Давай отыщем этого парня, – предложил О’Мара. – Похоже, он настоящий друг. Из Джерси-Сити, говоришь? Вот это да!

Парня звали Муни. Он свернул торговлю, чтобы пойти перекусить с нами.

– Можете ночевать у меня, – предложил Муни. – Свободная кушетка найдется. Все лучше, чем спать в каталажке.

На другой день мы, по его совету, зашли со двора в контору газеты, чтобы взять по пачке свежего выпуска. Деньгами нас ссудил, конечно, наш друг Муни. Там уже толклось полсотни мальчишек, норовивших протиснуться вперед. Пришлось оттаскивать их от окошка за железный барьер. Вдруг я почувствовал, как кто-то карабкается мне на спину. Это был маленький негритенок, пытавшийся через мою голову схватить свою пачку газет. Я стряхнул его со спины, и он полез у меня под ногами. Мальчишки смеялись и издевались надо мной. Ничего не оставалось, как тоже засмеяться. Как бы то ни было, вскоре мы нагрузились газетами и зашагали по улице. Было невероятно трудно раскрыть рот и вопить, как это делали все продавцы газет. Я попробовал было совать газету прохожим. Но так у меня вообще никто не покупал.

Я стоял с довольно-таки глупым видом, когда подошел Муни. «Так газеты не продают, – сказал он. – Посмотри, как я это делаю!» И с этими словами он понесся, размахивая газетой и вопя: «Экстренный выпуск! Все о большом броо… ииие…» Мне стало любопытно, о какой такой великой новости сообщала газета, поскольку не мог разобрать главное слово в вопле Муни. Взглянул на первую страницу, чтобы прочитать заголовок. Похоже, не только великой, но вообще никакой новости не было.

– Ори что угодно, – втолковывал мне Муни, – но только во всю глотку! И не стой на одном месте. Двигайся! Надо действовать шустрей, если хочешь избавиться от своей пачки, пока не вышел следующий выпуск.

Я делал все, что мог. Носился как угорелый из конца в конец улицы, потом нырнул в боковую. Вскоре я очутился в парке. Продать удалось всего три или четыре экземпляра. Я бросил связку на землю, сел на скамью и стал смотреть на уток, плававших в пруду. Все инвалиды, все чахлые и хилые повыползали из своих нор, чтобы погреться на солнышке. Парк больше походил на двор Дома ветеранов. Старый хрыч, сидевший рядом, попросил газету, чтобы прочесть сводку погоды. Я блаженно дремал, пока он не прочитал всю газету насквозь. Когда он ее вернул, я попытался аккуратно ее сложить, чтобы она не потеряла товарный вид.

На выходе из парка меня остановил полицейский, пожелавший купить газету, чем едва не испортил мне настроение.

К тому времени, как на улицах должен был появиться очередной выпуск, я продал ровно семь экземпляров. Я разыскал О’Мару. У того дела были чуть лучше, но тоже нечем особо похвастать.

– Муни будет расстроен, – сказал он.

– Знаю. Мы не созданы для торговли газетами. Это работа для мальчишек… или таких шустрых парней, как Муни.

– Это точно, Генри.

Мы подкрепились кофе с пончиками. Все лучше, чем ничего. Нам требовалось одно – еда и еще раз еда. От ходьбы по улицам с тяжелой пачкой газет разыгрывался зверский аппетит. Я гадал, на сколько меня еще хватит.

Позже снова столкнулись с Муни. Извинились, что не способны делать эту работу лучше.