Поединок. Выпуск 9 - Владимир Акимов

9

Василек, ромашка, мак. А рядом — холмики все в маках.

АНТОЛОГИЯ «ПОЕДИНКА»

АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ

НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА ВОЛЖСКОМ ПАРОХОДЕ

(Авантюрная повесть)

1

Теплая ночь на Волге. От пристани наверх уходят в темноту деревянные лестницы. Там на полугоре — одинокий фонарь, облепленный ночными бабочками, нежилые амбары, заколоченные лавки частников, часовня с вывеской Церабкоопа, подозрительная темнота грязных переулков. Тихо — ни шагов, ни стука колес в этот час. Пахнет рекой, селедочным рассолом и заборами, где останавливаются.

На реке тишина. Постукивает динамо на пароходе. Освещен только капитанский мостик и широкий проход на нижнюю палубу. На воде — красные огоньки бакенов. Редкие, скупые звезды перед восходом луны. На той стороне реки — зарево строящихся заводов.

Простукала моторная лодка, ленивая волна мягко плеснула о смоляной борт конторки, у мостков заскрипели лодки. В освещенном пролете парохода появился капитан в поношенной куртке — унылое лицо, серые усы, руки за спиной… Прошел в контору, хлопнул дверью.

И вот вдали по городским улицам вниз покатились железом о булыжник колеса пролетки. Некому прислушаться, а то стоило бы: лошадь, извозчик и седок сошли с ума… Кому, не жалея шеи, взбредет на ум так нестись по пустынному съезду?

Из-за селедочных бочек вышли два грузчика: в припухших глазах — равнодушие, волосы нечесаны, лица — отделенные от напрасной суеты, биографии — сложные и маловероятны. Лапти, широкие, до щиколоток, портки из сатина, воловьи мускулы на голом животе. Слушают, как в тишине гремят колеса.

— Этот с поезда, — говорит один.

— Пьяный.

— Шею хочет сломать.

— Пьяному-то не все одно?

Шум сумасшедшей пролетки затихает на песке набережной, и снова уже близко колеса грохотнули и остановились.

— Доехал.

— Пойдем, что ли…

Ленивой походкой грузчики пошли наверх. Навстречу им, вниз по лестницам замелькали круглые икры в пестрых чулках, покатился крепкий человечек в несоветской шляпе. Скороговоркой:

— Два чемодана — первый класс…

И, мать его знает как, не споткнувшись, долетел до свежевыкрашенной пристани и — прямо в дверь конторы. Касса еще не открыта. В дальнем помещении — яркий свет лампочки. У стола неприветливо сидит капитан и пароходный агент — с бледными скулами, подстриженными бачками. Человечек ему — с напором, торопливо:

— Вы пароходный агент?

Тот, как будто лишенный рефлексов, помолчав, поднял бесчувственные глаза.

— Что нужно?

— Мне прокомпостировать билет.

— С половины второго.

— Но (задравшись на конторские часы)… Без трех минут половина… Что за формализм!

— Как вы сказали? — угрожающе переспросил агент.

— Я говорю — мне дорога минута… Чрезвычайно… (На бритом лице — горошины пота, лягушечий рот осклабился, блеснув золотом:) В конце концов можете мне оказать любезность…

Агент, глядевший на него со всем преимуществом власти этих трех минут, — когда человек может бесноваться и даже треснуть и все-таки подождет, будь хоть сам нарком, — агент при слове «любезность» начал откидываться на стуле, словно предложили ему неимоверную гнусность.

— Любезность? — протянул он зловеще, как из могилы.

Человечек втянул шею.

— А что я сказал? Ну да, любезность, как принято между людьми…

— Принято между людьми… (Казалось, рука пароходного агента ползет к телефонной трубке.)

Человечек сошел с рельс. Но не надолго. Снова взорвался страстным нетерпением:

— Мне нужно две одноместных каюты… Я рисковал сломать шею на ваших проклятых мостовых… (Повернулся к раскрытому окошечку, — где яснее шум колес.) …Сейчас сюда нагрянут с поезда… Вы можете ответить, когда я спрашиваю? Язык у вас отвалится? Есть свободные каюты? Есть? Нет? (Вдруг — петушиным голосом.)… Бюрократизм!

Часы бьют половину второго. Агент, с кривой усмешкой нехотя сдавшегося человека, закуривает и мертвым голосом:

— Что вам нужно, гражданин?

От неожиданности человечек выпучился, попятился. Снова подскочил:

— Две одноместные каюты первого класса рядом…

— Ваши билеты…

Началось внимательное рассматривание билетов. Человечек переступал заграничными башмаками. Шум пролеток приближался.

— Свободных кают нет, — жестом, в котором не было никакой надежды, агент вернул билеты. Пододвинул пачку телеграмм, лизнул плоский палец, начал их перелистывать, не замечая, что у человечка шея потянулась, вытянулась, зрачки забегали по текстам депеш.

— Билет могу прокомпостировать, — сказал агент, — но поедете в рубке первого класса до Саратова…

Морща лоб, как пойнтер, он читал вполголоса:

«Безусловно забронировать две одноместных первого класса для иностранцев мистера Скайльса и мистера Смайльса».

Мгновенно пухлая рука человечка пронеслась мимо носа пароходного агента и упала на телеграмму:

— А это что же, черт вас возьми! (Схватил депешу.) «Безусловно забронировать…» Телеграмма наркоминдела! На каком же основании у вас нет кают? Головотяпство! Вредительство! (Агент мигнул, в глазах его появилось что-то человеческое.) Я буду жаловаться. Где телеграф? Мистер Скайльс и мистер Смайльс, — это же плановая поездка… Палки суете в колеса?

Под напором страшных слов агент торопливо мигал. Рефлексы его пришли в крайний беспорядок. Он ничего не спросил, ни фамилии человечка, ни того — почему именно он берет каюты Скайльса и Смайльса, — словом, в полнейшей путанице мыслей протянул ему два ключа:

— Извиняюсь, мистер… Товарищ… Две каюты первой категории… Значит — это ваша телеграмма? Вам бы надо сразу сказать, что…

Человечек побежал от стола. В дверях, прищурясь:

— На пароходе, надеюсь, — икра, стерлядь и тому подобное?

— Кухня на ять… Вот — капитан… Можете переговорить…

Но тот уже исчез за дверью. Агент сел, провел плоскими пальцами по увлажненному лбу:

— И с первого же слова — вредительством сует в морду…

Капитан, сидевший уныло и равнодушно, вдруг усмехнулся желтым боковым зубом под запущенными усами:

— А мое мнение, что он взял тебя на пушку.

Агент затрясся, позеленел:

— Меня — на пушку? Что вы хотите этим выразить?

— А то, что каюты забронированы для американцев, а получил их он.