Сэр Найджел. Белый отряд - Артур Конан Дойль

с нами и не увидит свадьбы! Старая гончая нагоняет нас, стариков, одного за другим, сам я слышу ее лай уже совсем близко и радуюсь, что перед концом успею назвать тебя сыном. Дай мне твою руку, Мэри, а ты свою, Найджел. Примите же благословение старика! Да хранит вас обоих Бог, да ниспошлет Он вам все, чего вы заслуживаете, ибо поистине во всей нашей прекрасной стране не найдется жениха благородней и невесты, более достойной стать его супругой.

Так расстанемся же с ними теперь, когда их сердца полны светлой радости, а перед их молодыми взорами простирается золотое будущее, полное счастья и надежд. Ах, мечты, рожденные зеленой весной! Увы, как часто они чахнут, увядают, опадают и истлевают по сторонам жизненной дороги! Но на этот раз по Божьему соизволению все произошло иначе — они расцвели пышным цветом, становились все прекраснее, все чудеснее, и весь широкий мир мог дивиться их красоте.

В другой книге было рассказано, как имя Найджела с годами обретало все большую славу, а Мэри всегда оставалась достойной его, и они поддерживали друг друга, поднимаясь все выше. Во многих странах добывал себе Найджел славу и честь, и всякий раз, возвращаясь изнуренным в свой дом, он черпал у той, кто была украшением этого дома, новые силы, загорался новым огнем и вновь стремился к подвигам. Много лет они жили в Туинемском замке, любимые и почитаемые всеми. А затем в свой срок вернулись в тилфордский господский дом и провели счастливую здоровую старость среди тех вересковых холмов, где прошла буйная юность Найджела до того, как война стала его ремеслом. Туда же вернулся и Эйлвард, когда расстался с «Пестрым кречетом», где долгие годы продавал эль жителям окрестных лесов.

Но годы проходят, неустанно вращается колесо древней прялки, и обрывается нить. Мудрые и добродетельные, благородные и отважные являются из мрака и удаляются во мрак — откуда, куда и почему, кто может сказать? Вот склон Хайндхеда. Папоротник все так же рыжеет в ноябре, вереск все так же пылает огнем в июле, но где теперь косфордский господский дом? Где, если не считать десятка-другого разбросанных серых камней, где величественное Уэверлийское аббатство? Однако и вечно грызущее время сглодало не все. Пройдись со мной, читатель, по шумной дороге, ведущей в Гилфорд. Вон на том встающем перед нами зеленом пригорке ты видишь лишенную крыши часовню, которая все еще подставляет ветрам четыре свои стены. Это часовня Святой Екатерины, где Найджел и Мэри обменялись клятвами. Внизу все так же вьется река, а за ней ты видишь темные леса Чантри, тянущиеся до голой вершины, на которой стоит совсем целая, даже не лишившаяся крыши часовня Святого Мученика, где два товарища отразили нападение горбатого владельца Шалфорда. А вон там, на склонах меловой гряды, видны следы дороги, по которой они отправились на войну. А теперь повернем на север вот по этой извилистой тропе. Тут все осталось таким же, каким было в дни Найджела. Вот комптонская церковь. Пройди под древней выщербленной аркой ее дверей. Перед ступенями древнего алтаря без надписей, без статуй покоится прах Найджела и Мэри. А рядом — прах их дочери Мод и Аллейна Эриксона, чьей супругой она была. Возле спят вечным сном их дети и дети их детей. Здесь же на церковном кладбище маленький холмик в тени старого вяза отмечает место, где Сэмкин Эйлвард вернулся в добрую землю, давшую ему жизнь.

Тихо лежат опавшие листья. Но и они, и такие, как они, вечно питают огромный старый ствол Англии, который вновь и вновь сбрасывает листву и одевается свежей, такой же прекрасной, как прошлогодняя. Тело может пребывать в истлевающем гробу или под осыпающимися сводами склепа, но память о благородно прожитой жизни, о доблести и правде не умирает, но продолжает жить в людских сердцах. Нас ждет наш собственный труд, и все же мы прибавим себе сил и укрепим нашу веру, если на час оторвемся от дневных забот и оглянемся назад на женщин, которые были кротки и тверды душой, и на мужчин, которые любили честь больше жизни, когда выступали на той же зеленой сцене Англии, на которой недолгие годы играем свои скромные роли и мы.

Белый отряд

Глава I

О том, как паршивую овцу изгнали из стада

Большой колокол в Болье звонил. Далеко-далеко разносились по лесу его певучие, все нарастающие звуки. Работники, добывавшие торф в Блэкдауне, и рыбаки на Эксе слышали, как в знойном летнем воздухе дальний звон гудит то громче, то слабее. В тех местах звуки эти были привычными, столь же привычными, как болтовня соек или крик выпи. Однако и рыбаки, и крестьяне поднимали головы, вопросительно переглядываясь, ибо Angelus[31] уже отзвучал, а до вечерни было еще далеко. Почему же звонит большой колокол в Болье, если тени уже не короткие, но еще и не длинные?

Группами возвращались монахи в монастырь. По травянистым аллеям, вдоль которых росли искривленные дубы и покрытые лишайником березы, спешила одетая в белое братия на призыв колокола. Монахи покинули виноградники и давильню, телятники и бычьи хлева, ямы, где брали глину, солеварни, даже дальние кузницы в Соули и мызу Святого Леонарда и все устремились в монастырь. Это не было неожиданностью: быстроногий вестник обежал в прошлую ночь самые отдаленные владения аббатства и оставил каждому монаху вызов на третий час после полудня. Столь спешного вызова не помнил даже сторож старик Афанасий, вот уже много лет чистивший дверной молоток у ворот, а он начал его чистить через год после битвы при Баннокберне.

Чужеземец, ничего не знающий ни о монастыре, ни о его огромных богатствах, все же, глядя на братьев монахов, мог бы составить себе представление о лежавших на них разнообразных обязанностях и об их деятельности на широко раскинувшихся монастырских землях, центром которых являлось старинное аббатство. И когда они, склонив головы и беззвучно шевеля губами, по двое и по трое неторопливо входили в его ворота, лишь на очень немногих