По то сторону Солнца. Часть вторая - Елена Асеева

— Сие не тарховичи, коли ты об том, голубчик, — достаточно уклончиво протянул Арун Гиридхари, и ссасуа мгновенно уловил в тембре его голоса не желание толковать и тем волновать его еще больше. — У тарховичей нет способностей к фантасмагории. Сама фантасмагория, как способность путем случайного эксперимента возникла в моем диэнцефалоне, ее нарочно не создавали. Иногда она появляется в человеческом подвиде в системе Ришватья-Ума, Галактики Вышень, откуда для велесвановцев и поставляют мозг. В Веж-Аруджане ходит информация, что данная система произошла из останков одного из сурьевичей, тем самым наполнив и сам подвид человечества, в ней обитающий, способностями к фантасмагории, весьма токмо в малой его доле, без возможности проецировать желаемое грядущее и тем паче смыка его с настоящим.

— Значица, это сурьевичи обладали таковыми способностями? Способностями фантасмагории и смыка грядущего с настоящим, — настойчиво вопросил Камал Джаганатх, добиваясь ясности в том, что его волновало. Он ноне, однозначно, понял, что в парящей оранжевой туманности видел части тела сурьевича и стал сомневаться, что это были воспоминания Хититами Сета, явственно на тот момент не могшего того видеть, там присутствовать, в силу молодости собственной расы.

— По-видимому, — и вовсе неопределенно отозвался Арун Гиридхари, и, склонив голову вбок, слегка прижал удерживаемую возле его щеки руку принца к плечу, вновь огладив волосы на его голове.

— Знаешь, ассаруа, — отметил Камал Джаганатх, улыбнувшись негуснегести и проявленной им любви, кою он демонстрировал редко, в основном выражая в отношение него заботу. — Придет срок и я стану разыскивать ту систему куда отправят человеческого мальчика. Ибо дайме выполнит часть уговора, обеспечив его благополучной жизнью, заботой и уважением. И, в общем-то, я мог бы днесь изменить настоящее, но мы уже с тобой его меняли, весьма для нас обоих тревожно. Посему оставим все как есть, да и я не хочу, дабы поменялось грядущее. Так как, похоже, я его окончательно сомкнул с нонешним днем. — Принц довольно улыбнулся, да приоткрыв рот, засмеялся, ощущая не только эти нити будущего в руках, но впервые чувствуя мощь, силу своего диэнцефалона, определенно, родственного тому сурьевичу, что распадался на газовое составляющее в оранжевой туманности. Не просто неся в себе часть его информационных кодов, а ощущая сопредельную с ним близость, вроде с родственником.

Камал Джаганатх опустил слегка затекшую правую руку вниз, и, пристроив ее на серебристую поверхность лауу, воззрился в прозрачное кварцевое стекло потолка, а заодно и крыши, через которые просматривался небосвод. Он теперь сменил лиловые тона на фиолетово-серебристые, куда вошли и сами дотоль правящие белые лучи Рашхат, и пролегающая по их рубежу малиновая кайма. Ссасуа еще немного молчал, обдумывая разговор с негуснегести, а потом неспешно рассказал ему и о самих мыслях Хититами Сета, и о виденном в фантасмагории, и о разговоре оный, вероятно, состоялся у амирнарха с последним сурьевичем.

Арун Гиридхари слушал принца внимательно, почасту оглаживая края его ноздрей, глаза, голубя волосы. И Камал Джаганатх даже без чтения мыслей ощущал в движениях ассаруа волнение и напряжение так, словно тот уже догадался о его роли в Веж-Аруджане и сам пугался себе в том признаться. Видимо, по сей причине, стоило только принцу закончить свой рассказ, негуснегести сдержав подушечки трех пальцев на его губах, и стараясь, непременным образом, перевести тему разговора, сказал:

— Голубчик, вмале прибудет главный дхисадж, и мне надобно будет тебя покинуть, абы распорядиться о его доставке к нам в чертоги и размещение в слободе. Ежели он не потребует твоей доставки в Садхану, понеже в разговоре со мной давеча о том сказывал. По его отбытию я хочу провести обряд, дабы объявить тебя принцем при велесвановцах и нарезать следующие по количеству чешуйки.

Арун Гиридхари произнес это таким тоном, что Камал Джаганатх уловил в нем очевидное желание сохранить подле себя собственного наследника, такое желание кое испытывает попечительный родитель в отношение единственного и дорогого дитяти.

Глава сороковая

Ковин Купав Кун вошел в ложницу принца спустя три часа после его пробуждения. Камал Джаганатх уже зная о его прибытие, подготовившись, прикрыл голову брезжащей волновой стеной, коя ноне в силу испытанного почасту расходилась. Посему негуснегести пришлось выпроводить всех халупников и рабов из половины ссасуа и большей частью дежурить возле него самому, боясь оставить без присмотра даже на малый промежуток времени. Именно потому как диэнцефалон юного авгура был прикрыт, он смог без присущего ему цитирования вслух, оглядеть главного дхисаджа, сразу поняв, что тому в свой черед Арун Гиридхари уже рассказал о причине потери восприятия. Ибо ореол сияния на его выразительном лице с четкими границами, узким лбом и подбородком, словно приглушил и саму темно-голубую кожу, сделав лазурную одежду с множеством заложенных на ней складок и вовсе полупрозрачной. Даже большие глаза, обрамленные розовыми (в цвет бровям) ресницами с голубо-алыми радужками и розовой склерой, полные вишневые губы, словом все в Ковине Купаве Куне выражало тревогу и недовольство. Потому глянув на него Камал Джаганатх враз ощутил волнение и также мгновенно пришло понимание, что главный дхисадж, коль выражаться словами солнечника, «не погладит его по головке» за свершенное. И дабы хоть как-то оправдаться, отвести от себя эту ощутимую досаду принц не менее резко молвил, вместо приветствия:

— Вот только прошу вас, Ковин, не надобно делать таковое сердитое лицо. Могли бы не прилетать, раз так разгневаны, абы я не хочу лишний раз волноваться и тем самым провоцировать фантасмагорию. И знаете, Ковин, среди солнечников жил когда-то философ и поэт Омар Хайям. Он сказал очень мудрые слова:

  «В сей мир едва ли снова попадем,  Своих друзей вторично не найдем.  Лови же миг! Ведь он не повторится,  Как ты и сам не повторишься в нем.»

Поелику позвольте мне ловить сей миг, а сами прекратите дуться, оно вам не к лицу.

Камал Джаганатх смолк и резко вздрогнул от ощутимой боли, кажется, переполняющей лоб, точно глаз, который находился на одном из придатков диэнцефалона, в окружение двух игольчатых шипов, попросившись наружу, вновь постучался, али прижался к внутренней поверхности чешуи лобной кости черепа. Главный дхисадж, заметив озноб, пробежавший по телу принца, меж тем неспешно приблизился к лауу, и, медленно воссев рядом, принял позу пуспа. Он всегда, когда прилетал на Велесван, следовал традициям велесвановцев, и тем указывал на себя как творца не только самой расы, но всех ее принципов, обрядов.