История ересей - Генри Чарльз Ли

грустный вывод о степени умственного развития духовенства той эпохи. Еще более достойный порицания прием был пущен в ход катарами Монку во Франции: они сделали образ Божьей Матери и нарисовали ее кривой и безобразной, говоря, что Иисус Христос, чтобы показать свое смирение, нарочно избрал Себе в матери такую безобразную женщину; затем они стали творить этим образом чудеса исцеления, притворяясь для этого больными; образ этот быстро прославился настолько, что многочисленные копии с него помещались повсюду в церквях и часовнях, пока еретики, к великому соблазну верных, не открыли своего обмана. Нечто подобное проделали и с распятием, у которого недоставало верхней перекладины и на котором ноги Спасителя были сложены крестом и прибиты тремя гвоздями. Этот новый тип распятия вызвал много подражаний, пока, к великому смущению верных, не открылось, что он был сделан катарами в насмешку. В провинции Леон, как мы увидим ниже, были более наглые случаи обманов, которые также пользовались успехом.

Ревность к вере, доводившая усердие миссионеров до сумасшествия, проявлялась также в строгом соблюдении неофитами наставлений, преподанных им при вступлении их в ряды совершенных. В этом отношении катары были вполне сходны с вальденсами. Инквизиция жаловалась, что ей с трудом удавалось добиться признания у простого верующего (credens), деревенская изворотливость которого часто торжествовала над искусством инквизиторов; но зато легко было обнаружить совершенного, который никогда не говорил неправды и отказывался принести присягу. Один из инквизиторов не советует своим товарищам спрашивать у подозреваемого прямо: «Не катар ли ты?», так как ответом будет простое «да». Но если предложить совершенному во имя его Бога сказать все, касающееся его, то он без утайки расскажет всю свою жизнь. Если принять во внимание, что эта откровенность вела на костер, то действительно интересно отметить, что ни одному инквизитору не приходила в голову мысль о нравственной высоте его жертв.

Мы с трудом можем представить себе, что, собственно, в учении катаров порождало энтузиазм и ревностное искание мученической смерти; но никакое другое вероучение не может дать нам такого длинного списка людей, которые предпочитали бы ужасную смерть на костре вероотступничеству. Если бы было верно, что из крови мучеников родятся семена церкви, то манихейство было бы в настоящее время господствующей религией Европы. Во время первого преследования, о котором сохранились известия, а именно — во время преследования в Орлеане в 1017 году, тринадцать катаров из пятнадцати остались непоколебимы пред пылающими кострами; они отказались отречься от своих заблуждений, несмотря на то что им было обещано прощение, и их твердость вызвала удивление зрителей. Когда в 1040 году были открыты еретики в Монфорте и миланский архиепископ призвал к себе их главу Джерардо, то последний не замедлил явиться и добровольно изложил свое учение, счастливый, что ему представился случай запечатлеть свою веру ценой жизни. Катары, сожженные в Кельне в 1163 году, произвели на всех глубокое впечатление тем радостным мужеством, с которым они встретили ужасную смерть. Когда они были уже в предсмертной агонии, то их глава Арнольд, по словам очевидцев, уже наполовину обгоревший, освободил руку и, протянув ее к своим ученикам, с невероятной кротостью сказал им: «Будьте тверды в вере вашей. Сегодня будете вы со святым Лаврентием». Среди этих еретиков была одна девушка поразительной красоты, возбудившая жалость даже у палачей: ее сняли с пылающего костра и обещали выдать замуж или поместить в монастырь; она сделала вид, что принимает предложение, и спокойно стояла, пока все ее товарищи не умерли мученической смертью: потом она попросила своих сторожей показать ей прах «совратителя душ». Они указали ей тело Арнольда; тогда она вырвалась из их рук и, накрыв лицо платьем, бросилась на догоревшие останки своего учителя, чтобы вместе с ним сойти в преисподнюю. А еретики, открытые в это же время в Оксфорде, решительно отказались покаяться, повторяя слова Спасителя: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное». Осужденные на медленную и позорную смерть, они, предшествуемые своим вождем Герардом, весело шли к месту казни и громко пели: «Будьте благословенны, ибо люди гонят вас». Во время крестового похода против альбигойцев, когда был взят замок Минервы, крестоносцы предложили своим пленным на выбор — отречение или костер; нашлось до 180 человек, которые предпочли смерть, по поводу чего монах, повествующий об этом, замечает: «Без сомнения, все эти мученики диавола перешли из временного огня в огнь вечный». Один хорошо осведомленный инквизитор XIV века говорит, что катары, если они не отдавались добровольно в руки инквизиции, всегда были готовы умереть за свою веру в противоположность вальденсам, которые ради сохранения жизни не останавливались перед притворным отречением от ереси. Католические писатели изо всех сил стараются уверить нас, что непоколебимая твердость в убеждениях у этих несчастных не имела ничего общего с твердостью христианских мучеников, но была просто ожесточением сердца, внушенным Сатаной; Фридрих II ставит катарам в вину их упорство, так как благодаря ему наказание, наложенное на виновных, не устрашало других.

Вполне естественно, что манихеев обвиняли в поклонении дьяволу. Люди, сроднившиеся с повседневной церковной практикой, с покупкой всего просимого и желаемого ценой молитвы, вкладов и добрых дел, конечно, думали, что манихеи, признававшие Сатану творцом всего вещественного, призывали его, испрашивая себе земных благ. Земледелец не мог, например, просить Бога о даровании ему богатого урожая, но должен был молить об этом дьявола, которого считал создателем хлеба. Правда, была секта люцифериан (Luciferiani), которые боготворили Сатану, считая его братом Бога, несправедливо изгнанным с неба, и раздавателем земных благ; но эти сектанты, как мы увидим ниже, были близки к «Братьям Свободного Духа», которые сами произошли, по всей вероятности, от Ortlibenses. Мы не находим ни одного свидетельства, чтобы катары когда-либо поколебались в своей вере в Иисуса Христа или стремились к какому-либо иному благу, кроме единения с Богом.

Таково было верование, быстрое распространение которого по югу Европы, вполне понятно, испугало церковь. Какими бы ужасными ни казались нам средства, направленные к подавлению ереси, каким бы чувством сострадания ни проникались мы к несчастным жертвам убеждения, мы без всякого колебания можем утверждать, что при тех условиях вопрос о католицизме был также вопросом и о цивилизации и прогрессе. Если бы катаризм стал господствующей религией или даже религией, равноправной с католицизмом, то, несомненно, его влияние было бы гибельно. Если бы аскетизм, возводимый катарами в догмат в вопросе о половых сношениях, стал общим, то он неизбежно повлек бы за собой вымирание человеческого рода; а так как это явно нелепо, то весьма вероятно, что раньше, чем человечество примирилось