История испанской инквизиции. Том I - Х. Льоренте

XVIII. Климент VII, узнав, что крещеные евреи в Португалии не выказывали ни большого усердия к просвещению, ни сильной любви к христианской религии и что мнения Лютера и других еретиков распространялись все более и более в этом королевстве, назначил в 1534 году инквизитором этой страны брата Диего де Сильву, монаха ордена св. Франциска из Паолы.[955] Последний хотел немедленно приступить к исполнению своих обязанностей, но встретил сопротивление со стороны новохристиан, которые потребовали, чтобы их привилегии были соблюдены: годы, на которые были предоставлены эти привилегии, еще не истекли. Это привело к процессу перед римской курией. Климент VII умер, и его преемник Павел III издал 20 июля 1535 года бреве, даровавшее новохристианам право, в котором им отказывали в Португалии, а именно доверять избранным лицам защиту их прав перед государем по поводу смысла, который следовало придавать предписания королевской привилегии, истолковывавшимся в ущерб новохристианам. 12 октября того же года новое бреве того же папы даровало прощение всему происшедшему.

XIX. Впоследствии король вошел к папе с представлением, что обращенные евреи злоупотребляли дарованной им привилегией: одни — возвращаются к иудаизму, другие — усваивают заблуждения протестантов. Этот мотив побудил суверенного первосвященника обнародовать новую буллу от 23 марта 1536 года, которая рассматривается как булла, положившая основание португальской инквизиции. Папа назначил инквизиторами епископов Коимбры, Ламего и Сеуты[956] и постановил, чтобы к ним был прибавлен еще епископ или священник, монах или белый, облеченный церковным саном, доктор канонического права или богословия, назначаемый королем. Папа даровал каждому из этих четырех инквизиторов право привлекать к суду всех еретиков и их покровителей совместно с епархиальным епископом или даже без него, если бы последний отказался присоединиться к инквизиторам. Предписано было только в течение трех лет при привлечении к суду еретиков сообразоваться с практикой в процессах против убийц и воров, а затем с правилами обычного права. Мера конфискации имуществ была уничтожена, и наследники осужденных, которых нельзя было считать виновными, должны были им наследовать по закону (ab intestat). Наконец, папа предписал учредить достаточное число трибуналов для исполнения всех этих мер.[957] 5 октября булла была объявлена дому Диего де Сильве, епископу Сеуты, духовнику короля. Государь пожелал сделать его главным инквизитором.

XX. Таково было начало инквизиции в Португалии, за четыре года до прибытия Сааведры в эту страну. В 1539 году папа назначил преемником первого главного инквизитора дом Энрике, архиепископа Браги, который был затем епископом Эворы и Лиссабона, стал кардиналом, соединил множество голосов во время избрания папы Григория XIII[958] и стал, наконец, королем Португалии в 1578 году, по смерти его племянника короля Себастиана.[959] Третьим главным инквизитором был дом Хорхе де Альмеда, архиепископ Лиссабонский, утвержденный в должности буллою Григория XIII.[960]

XXI. Все сказанное мною основано на подлинных документах. Отсюда я заключаю, что Хуан Перес де Сааведра подделал свое бреве чрезвычайного легата, представил его в декабре 1540 года и успел скрыть свой обман. Рассказанное им об иезуите неверно или произошло иначе. Видя, что инквизиция учреждена не в том виде, в каком ему было желательно, он внушил себе мысль, что было бы полезно взять за образец испанскую инквизицию, хорошо известную инквизиторам Льерены, и что для более легкого исполнения этого плана он посетит все части королевства, как это практиковалось в Испании при установлении инквизиции. Несколько времени спустя он покинул Лиссабон, объехал в течение декабря часть королевства и продолжал свое путешествие в январе следующего года, когда был арестован, раньше чем лиссабонский двор получил из Рима письма, которые должны были просветить его насчет этого обманщика. Я не сомневаюсь, что Сааведра получил тогда большие суммы денег в Португалии, как это было с ним в Эстремадуре и Андалусии. Но я очень далек от того, чтобы считать их столь значительными, как утверждал он. Его приключения представляли нечто необыкновенное. Это изумило кардинала Таверу, который уж слишком ему покровительствовал. Стоит лишь сравнить поведение Таверы в отношении Сааведры, мошенника и подделывателя (подобных преступников всегда подвергали смертной казни), с тем, как относился Тавера к сожжению новохристианина, безупречного, осужденного в качестве уличенного, нераскаявшегося и отказавшегося явиться в суд, потому что он не мог признаваться в преступлениях, вменяемых ему людьми, чье уже одно имя делало их подозрительными и чьи показания, подвергнутые в их основании расследованию со стороны хорошего защитника, никогда не могли бы внушить и капли доверия, — стоит, повторяю, сравнить такое поведение Таверы, чтобы исчезло всякое сомнение в его покровительстве Сааведре.

XXII. Уже удостоверен следующий факт. Когда проступки соединялись с видимостью того, что инквизиторам угодно было именовать религией, это обстоятельство всегда побуждало их оказывать снисхождение и становиться более доступными состраданию. Я докажу эту истину на истории с кордовской монахиней. Хотя сюжет ее очень отличается от истории Сааведры, тем не менее там можно увидеть те же аллюры добродетели, которые легко импонируют людям, мало изучившим сущность и истинные принципы христианства.

Статья четвертая

ИСТОРИЯ ОДНОЙ КОРДОВСКОЙ МОНАХИНИ, КОТОРАЯ СЛЫЛА ЗА ВЕЛИКУЮ СВЯТУЮ

I. Магдалена Делакрус (то есть Крестная[961]), монахиня ордена св. Франциска, из монастыря Св. Елизаветы в Кордове, родилась в Агиларе[962] от бедных родителей около 1487 года, постриглась в монашество в 1504 году и приобрела в короткий срок большую репутацию святости. Она была назначена игуменьей в 1533 году, была переизбрана в 1536 и в 1539 годах. В 1542 году она не была вновь выбрана. Обман был разоблачен, и 1 января 1544 года она была заключена в секретную тюрьму кордовской инквизиции. Прежде чем рассказать ее процесс, я дам несколько подробностей насчет мнения о ее святости, составившегося в продолжение тридцати восьми лет, цитируя показание, данное на процессе одним свидетелем, лицом почтенным и заслуженным, который выражается следующим образом:

II. «Хорошая репутация, установившаяся повсюду за Магдаленой, считавшаяся каждым справедливой в течение столь долгого времени, внушила мне желание познакомиться с Магдаленой в ту пору, когда рассказы о ней возбуждали мое удивление и когда я слышал, как все говорят о ее святости, причем не только народ, но и лица, пользующиеся величайшим уважением, как, например, кардиналы, архиепископы, епископы, герцоги, графы, большие господа, ученые, монахи разных орденов. Особенное впечатление произвело на меня известие, что кардинал Севильи дом Альфонсо Манрике прибыл в Кордову, чтобы видеть ее в монастыре; в своих письмах он называл ее своей любезнейшей дщерью и поручал себя ее молитвам. Кордовские инквизиторы выражали ей большое уважение, а кардинал Киньонес, генерал францисканских монахов, нарочно пропутешествовал из Рима, по общему мнению, лишь для того, чтобы видеться и беседовать с сестрой Магдаленой Делакрус. Я узнал также, что прибыл Джованни Реджио, нунций римской курии, желавший удовлетворить свою любознательность. Наша императрица послала свой портрет, который и теперь находится в монастыре, чтобы Магдалена вспоминала о ней в молитвах. К этому портрету были приложены чепчик и крестильная сорочка принца Филиппа, которые Магдалена должна была благословить; государыня[963] называла ее в своих письмах своей любезнейшей матерью и счастливейшим творением в мире. О ней говорили почти во всем христианстве, и не возникало ни малейшего сомнения ни в ее заслугах, ни в ее святости. Проповедники хвалили ее с кафедр; каждый воздавал ей тот же почет и публично и наедине. Она была предметом самой нежной привязанности всех духовников братства и провинциалов ордена. Лица, наиболее преуспевшие на пути благочестия, признавали в Магдалене Делакрус новый способ жить свято… На самом деле, она была приветлива ко всем, непритязательно милосердна, сострадательна и подавала такой хороший пример, что склоняла всех к служению Богу, ее беседа привела множество людей к принятию духовной жизни; ее ловкость в ведении дел была так удивительна, что со всех сторон приходили к ней за советом, и ее монастырь мог быть сравнен с канцелярией».

III. Другие свидетели, рассказывавшие то же, говорили также о ее духовных экстазах и восторженности. Они приводили ее пророчества и предвещания, между прочим о смерти маркиза де Вильены; о посылке кардинальской шляпы Киньонесу, генералу ее ордена; о пленении французского короля Франциска I и о его браке с вдовствующей королевой Португалии, сестрой императора Карла V. Все эти обстоятельства побудили напечатать жизнеописание сестры Магдалены Делакрус, которую затем принуждены были спрятать, не желая ее сжечь.