Роза из клана Коршунов - Татьяна Чернявская

— У меня больше ничего нет, — открыто и мягко ответила она колдуну за завтраком, после замечания по поводу ужасного состояния видавшего виды платья, и просто отстранённо улыбнулась.

— А сундук ты заставляешь волочь из врождённой мизантропии? — бывший офицер придвинулся ближе, предлагая девушке пригоршню подмёрзшей, но от того не менее спелой клюквы.

— Я думала, что меня в другую тюрьму перевозят…, - неуверенно начала девушка, чувствуя, как напрягся сидящий поодаль Ерош, чьими трудами поубавилось количество туалетов двоюродной сестры.

— И поэтому взяла вместо шмотья братца-маньяка, авось веселее помирать будет? В жизнь не поверю, чтобы у девицы не нашлось запасного платья или ленты. Тебе же надо как-то украшать себя.

— Владь, — мягкости голос Каринки не потерял, но стал значительно более уставшим, — у меня нет одежды, кроме рабочего платья и того комплекта, в котором я прибыла в столицу, а всё моё состояние в виде приданого сейчас лежит где-то в глубине Затаённого леса под обломками кареты, по вине одного совершенно несдержанного офицера, выдавшего нас каменным троллям! Полагаешь, имеет смысл отправиться за платьем именно туда?

Утро, несмотря на солнце и ожидание чуда, всё-таки оказалось испорченным. Это было сложно, но для опытного в деле вызывания самых негативных эмоций Владомира не было ничего невозможного. Правду, повелитель вурлоков тут же распорядился выдать совсем поизносившейся в путешествии девушке запасной комплект из пожиток Феррбены, отметив, что разница в комплекции нисколько не испортит вид Каринки. Только первичное ощущение эйфории было потерянно бесследно, хрупкий комочек сжался под привычной строгостью и отстранённостью действительно благородной дамы лучших манер и блестящей родословной.

Каринаррия разительно ощутила перемены в собственном состоянии и способе воспринимать окружающих людей и пришла к единственно разумному выводу о необходимости фиксации утреннего настроения, как более эффективного в поведении с грубыми воинами. Улыбающуюся, отстранённо загадочную и очень доброжелательную девушку с порозовевшими щеками и блестящими зелёными глазами старались не слишком обделять вниманием и всячески поощрять за лекарскую помощь и пережитое ночью. В том, что никто не стал бы столь же внимательным к холодной бледной и невозмутимой даме с цепким, но абсолютно безжизненным взглядом, Каринка не сомневалась. Поэтому девушка постаралась детальнее запомнить улетучивающееся, при виде Владомира, Феррбены или Нлуя ощущения теплоты и волнующего трепета, чтобы не слишком врать себе и окружающим. Сначала это было сложно, даже при взгляде на снявшего нелепую, после снежного бурана, повязку Ларсареца: её охватывал непонятный стыд и пугающее желание находиться в поле его внимания, но не будоражащая ночная взволнованность. Карина представляла и так, и эдак, но нужные образы, почему-то отказывались вычленяться из спутанных слишком эмоциональных воспоминаний.

Снег полностью растаял к рассвету, оставив за собой лишь мерзкие разводы слизистой земли, пропитанной гневом и усталостью недавней бури. Перенявшая дурной нрав стихии почва была жадна и несговорчива, хваталась за обувь, висла на колёсах и пожитках, цеплялась за ноги многострадальных лошадей. Люди с трудом передвигались вне маленькой площадки от ночёвки, но упрямо собирали единственную наиболее уцелевшую телегу, отбирали наиболее необходимые вещи и тянулись навстречу безрадостному небу с гнетущей полоской предательски чернеющей пущи. Люди, животные и, казалось, сама погода не прибывали в бешеном восторге от необходимости передвижения, но и не решались активно препятствовать предпринятому предводителем вурлоков походу, просто проявляли безразличие. А что может быть хуже в приключении всенародного масштаба, как не подступающее безразличие?

Каринаррия Корсач твёрдо знала пагубность подобных настроений из пометок своего опытного в военных делах отца, но ничего не могла предпринять, поскольку была занята делами, если и значительно меньшего масштаба, то уж не слишком отличной ценности. Девушка была серьёзнейшим образом озабочена тем, чтобы сохранить собственной лицо. Не столько в глазах воинов и Наследника, сколько сохранить его вообще, поскольку была заботливо устроена тем самым усатым гроллином на верхушку внушительной кучи походного обмундирования на шатающейся и отчаянно скрипящей телеге. Мужчины двумя группами помогали толкать подозрительное сооружение к почти не пострадавшей дороге трём самым крепким лошадям и нескольким вурлокам, что до явственных капель пота скрещивали пальцы в странном изломанном жесте, зависая возле колёс телеги. Девушка, посаженная сверху, "чтобы не мешалась под руками", несмотря на несколько попыток облегчить вес, была посажена обратно под угрозой связывания.

Дело двигалось медленно, но очень уверенно и через несколько совершенно отчаянных выражений и попытки прибить гиперуслужливого тадо отряд, наконец, встал на скользкий путь к самоубийственному посещению Затаённого леса, неприветливо выщерившегося навстречу. Каринаррия могла видеть лишь удаляющееся поле, далёкую сажалку и три странных светляка, волокущихся под плёнкой мутных луж следом за грязными и уставшими людьми. Призрак, тянувшийся за ними от самого Брагранна, бессовестно отстал и сейчас бессмысленно волокся позади, оставляя в чернеющей земле неглубокие остролапые следы своих выгнутых ног. Девушка невольно передёрнулась от приступа озноба и попыталась подобрать почти бесконечные рукава чужой, непривычно пахнущей рубашки. Ей очень хотелось оказаться подальше отсюда, от этого поджидающего заповедника расплодившихся сумеречников, злых и потрёпанных вурлоков с пугающими красными глазами и раскрасневшимися от сырости носами, избитого и маниакально верного духа бедствий с птичьими ногами, пугающих огней и выхолаживающего нутро чувства обречённости. Словно каждая пядь земли навсегда прощалась с ними и с жизнью. Каринке очень хотелось прижаться к кому-нибудь и рассказать обо всех своих страхах и предчувствиях, укрыться от неизбежности и больше никогда не брать на себя страшного бремени самостоятельности. Только Ларсарец, чей образ казался измученной девушке самым надёжным и подходящим, ехал рядом с телегой и своей непринуждённостью вызывал у Каринки чувство здорового стыда благородной дамы.

…иди ко мне. Веди пищу мою. Охотник мой ждёт, ждёт новых рабов и свежих душ. Одна. Одна ты нужна мне, мой путь, ты одна…

И голос вдруг исчез — тёплые непроницаемые и словно святящиеся изнутри рябистыми бликами крылья сомкнулись над головой побледневшей девушки, вызывая здоровый румянец и нежную улыбку. С этой незримой защитой Каринаррия уже ничего не опасалась.