Том 1. Стихотворения. Поэмы - Константин Михайлович Симонов

class="v">Как две руки, черпнувшие воды.

Как труд и праздник, как седок и конь,

Как ветвь и ствол, как листья и плоды,

Как хлеб и виноградная лоза,

Как ранний дождь и радуга – в глаза!

Все под одним здесь небом сплетено.

Оно не делится. Оно – одно.

Я не носил кольчуг. Я не тесал

Камней для древних башен и церквей.

Но, как щитом, прикрыв строкой своей,

Случалось, их от гибели спасал.

Смотри, отец, на эту ночь в окне;

Она грузинской живописью мне

Сегодня кажется: на сотни верст

Холсты ущелий с пригоршнями звезд,

Посеянных не божьей, а людской,

Своею собственной рукой.

Какая ночь! Какая благодать!

Как ты давно не видел этих гор!

Как смерти мы могли тебя отдать!

Так и не понимаю до сих пор,

Как вдруг я оказался сиротой.

Еще задолго до войны, до той,

Где мне пришлось под горький гул годов

Писать стихи для сирот и для вдов.

Я рад был, что их пели. Я мечтал

Дробить людское горе на куски,

Чтоб с каждой строчкой в небо улетал

Хотя б осколок чьей-нибудь тоски.

Когда-нибудь в космической пыли

Потомок наш, летя, как полубог,

Осколки наших песен и тревог

Найдет, как верных спутников Земли.

Пусть это будет мой последний час,

Я все равно хотел бы одного:

Чтобы всего дыханья моего

Хватило бы для века моего.

На вздох один. Всей грудью. Хоть бы раз!

Твой внук, мой сын, придет сюда сейчас.

Ты спрашивал меня, спроси его:

Как будущее с прошлым сплетено?

Внук как проверка для обоих нас:

Быть будущим с тобой нам не дано.

А он им будет. Каково оно?

Ты помнишь его мальчиком, отец.

Теперь он скульптор. Он упрямым стал,

Здесь в доме властвует его резец,

Он любит камень, дерево, металл,

Не любит гипса. Рад, что наконец

Век гипса кончился. Век каменный настал.

Как мы с тобою, этот мальчик наш

Готов схватиться с жизнью баш на баш.

Он любит правду в камне и в строке.

Работать – яростно. Жить – налегке.

Волнуюсь за него, жду по ночам.

И спорю с ним. Порой – по мелочам,

Но чаще из-за времени. Оно

Летит, не возвращая нам ни дня.

Но он, как я когда-то, все равно

Не верит в это, слушая меня…

Здесь, по земле, хожу я столько лет,

Успел с ней вместе столько испытать,

Что и деревья у дорог нет-нет

Да и сойдутся вслед мне поболтать.

Здесь песенки мои поет народ,

Порой не зная, что их автор тут.

Ну что ж, так лучше, чем наоборот:

Кто автор – знают, песен – не поют.

Отец, для песен я огонь добыл

Не с неба – из твоих земных глубин.

Ты первым словом моих песен был,

А их последним словом стал мой сын.

Ты, он и я – мы в них живем втроем.

Втроем? Как нож, повернутый в душе,

Вновь слышу я ту ночь, притихший дом

И голоса на нашем этаже.

А позже – вниз знакомой палки стук,

Твой затихающий, усталый шаг

И скрип дверей внизу – последний звук

Последней каплей ужаса в ушах…

Нет, я не плачу. Разве это зло

В слезах утопишь? Есть иной вопрос:

Как это быть могло? Как быть могло?..

И он – страшнее океана слез.

Я приговор убийце твоему

Читал. Он справедлив. И я готов

Не возвращаться каждый день к нему,

Ко всем его ста тысячам листов.

Ты прав, отец, что промолчал в ответ,

Целую мудрые глаза твои.

Есть, кроме павших, целый белый свет,

Есть люди, небо, грозы, соловьи,

Есть жизнь, которая далась с трудом

И стала продолжением твоей,

И есть твой внук. Помедлив у дверей,

Сейчас он третьим входит в этот дом.

Так вышло в эту ночь, что все втроем

Вдруг мы собрались в зеркале одном:

Мой сын, и я, и старый твой портрет,

Висящий на стене над очагом.

Озарены мерцающим огнем,

С минуту вместе в зеркале живем.

Но зеркало не память, а стекло.

Шаг в сторону – и нас как смыло в нем.

Хоть помню я и помнит этот дом.

На этих стульях вон за тем столом

Действительно сидели мы втроем.

Дед был седой, почти как я сейчас,

Я – молодой, почти как сын сейчас.

А сын… А сыну было только пять,

И он хотел скорей мужчиной стать.

Как жить – его давно я не учу.

Он стал мужчиной, у него свой нрав.

А если все же спорю, то хочу,

Чтоб он – не я – оказывался прав.

Мой сын, я верю: честно жизнь твоя

Пройдет, ты не ударишь в грязь лицом.

Где б ни был ты, везде с тобою я.

Так и должно у сына быть с отцом.

Я тоже понял в этот час ночной,

Что мой отец все эти тридцать лет

Слыхал все мои „да“ и мои „нет“

И шел незримо за моей спиной.

Пусть ветер дует в грудь нам всем троим,

Мы порознь ничего не будем брать!

Тяжел ли, легок – век наш неделим,

И натрое его не разодрать.

А ты, читатель, не сочти за грех,

Что я люблю свой дом и свой очаг.

Огонь – как руки дружбы на плечах,

Я верю в то, что он согреет всех.

Пусть это маленький огонь, но мой.

Мой сын и мой отец, мой дом, мой век.

Мои стихи и ты, мой гость ночной,

Не сват, не брат, а просто Человек».

Памяти генерала Леселидзе