Конец российской монархии - Александр Дмитриевич Бубнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Князь Голицын присоединился к тем, кто высказался за последнюю форму прекращения деятельности Государственной думы и наметил воспользоваться для этого теми бланками, заранее подписанными государем, кои, как читатель уже знает, с некоторого времени принято хранить наготове у председателя Совета министров.
Большую часть следующего дня, приходившегося на воскресенье, министры просидели растерянными в Мариинском дворце; они лишь осведомлялись о событиях и все более и более теряли веру в возможность взять их в свои руки. В этот день в Мариинский дворец заезжал находившийся случайно в столице брат государя великий князь Михаил Александрович[159], которого князь Голицын и председатель Государственной думы М. В. Родзянко уговаривали принять на себя регентство в столице.
Великий князь не решался, однако, на этот ответственный шаг, не переговорив о нем предварительно с императором. Так как государь не одобрил этого предложения, имея в виду лично прибыть в столицу, и так как положение с каждой минутой становилось все более грозным, то Советом министров 27 февраля, под вечер, было решено послать императору телеграмму с ходатайством о коллективной отставке и с просьбою о срочном назначении в столицу особого лица, наделенного широкими полномочиями и пользующегося доверием как государя, так и широких слоев населения. Центральная власть, таким образом, 27 февраля капитулировала перед событиями…
В ожидании ответа на посланную царю отставку князь Голицын, желая внести какое-либо успокоение в умы столичного населения, предложил наиболее одиозному из министров Протопопову сказаться больным и заявить, что он оставляет пост министра внутренних дел.
— Мне остается теперь только застрелиться! — ответил Протопопов, оставляя Совет.
Но что значила ныне эта уступка, более похожая на судорогу агонии? Ее, вероятно, никто и не заметил!..
Что касается царской Ставки, то в ней уже давно уживалось два течения, из коих одно склонялось к мысли о необходимости уступок обществу, и расхождение могло проявляться лишь в объеме этих уступок; лица же, принадлежавшие к другому течению, более слепо оценивали обстановку; они отрицали возможность и целесообразность каких-либо реформ в военное время и упорно стояли на точке зрения сохранения традиций самодержавия, находя необходимым бороться до конца с проявлениями даже самого умеренного либерализма. Этой же точки зрения держался и сам император Николай, несомненно находившийся под влиянием советов и записок тех кругов крайне правого направления, из коих в конце 1916 и начале 1917 г. упорно взывали к царю, убеждая его взять более «твердый курс», в особенности по отношению к Государственной думе.
Первые три-четыре дня после возникновения в столице волнений жизнь в Ставке протекала обычным порядком. 17 февраля к своему посту начальника штаба прибыл довольно продолжительно болевший М. В. Алексеев, и замещавший его генерал Гурко отправился обратно на фронт.
Противоречивые сведения о разыгравшихся событиях в столице, особенно успокоительные телеграммы военного министра, выражавшего уверенность в быстром подавлении возникшего восстания собственными силами, в известной степени усыпили бдительность Ставки.
Только к 27 февраля, когда, в сущности, положение в столице становилось уже безнадежным в смысле подавления разыгравшегося мятежа, император Николай решил вмешаться в ход событий.
В этот день он получил тревожные вести от князя Голицына и председателя Государственной думы Родзянко. Последний телеграфировал:
«Положение все ухудшается. Надо принимать меры немедленно; завтра будет уже поздно. Пробил последний час, решительный для судеб страны и династии».
Обеспокоенный этими сообщениями, император Николай отдал повеление о назначении вместо генерала Хабалова главнокомандующим войсками Петроградского военного округа генерала Н. И. Иванова, находившегося тут же в Ставке и состоявшего «при особе его величества».
Любопытно отметить, что в конце длительной беседы, которую император вел с названным выше генералом, отпуская его в путь, государь в несколько туманной форме добавил, что генерала Иванова должны «беспрекословно слушать все министры».
Таким образом, посылаемое в столицу лицо хотя и не было названо, но должно было явиться там в роли того диктатора, на которого намекал в своей телеграмме от 27 февраля князь Голицын, подавший вместе со всем Советом министров в этот день в отставку.
Одновременно с командированием генерала Иванова в Петроград государь объявил в Ставке о своем отъезде той же ночью в Царское Село…
ПОСЛЕДНИЙ ОПЛОТ В СТОЛИЦЕ
Получив эти сведения, военный министр генерал Беляев сообщил под вечер 27 февраля генералу Хабалову о предстоящей замене последнего на посту командующего войсками Петроградского военного округа генералом Ивановым, с которым ожидались в столицу и свежие войска. При таких условиях очередная задача столичной военной власти должна была свестись к тому, чтобы додержаться с оставшеюся горстью войск, сохранивших верность правительству, до прибытия обещанных подкреплений. Нельзя было уже думать о каких-либо активных действиях. Вся столица находилась во власти восставших, а число частей и ряды войск, на которых еще можно было опираться, таяли с каждым днем и даже часом. Приходилось поэтому ограничиться организацией обороны на каком-либо небольшом пространстве или даже в пределах отдельного здания. Так как во главе дела не оказалось сильного, волевого человека, то пошли колебания и явилась масса советчиков: кто стоял за оборону Зимнего дворца, кто высказывался за занятие здания Адмиралтейства, из которого открывался «лучший обстрел» в направлении нескольких улиц.
На этом последнем здании окончательно и остановились, причем в него и был введен остаток столичного гарнизона, примерно 1,5–2 тыс. человек. Командование этим отрядом к тому времени перешло по приказанию генерала Беляева в руки третьего лица, сам же военный министр и генерал Хабалов оставались при отряде без определенных функций.
Образовавшееся многоголовие ни к чему полезному, конечно, не привело… Отряд оказался почти без патронов и равно без продовольственных и фуражных запасов.
Около полудня 28 февраля к руководителям отряда поступила просьба морского министра освободить здание ввиду угрозы мятежников в случае отказа начать обстрел его со стороны Петропавловской крепости.
Вследствие отсутствия у отряда боевых и продовольственных припасов, а у его руководителей надежды пробиться через город с одним холодным оружием в руках решено было сдать хозяевам здания имевшееся в отряде оружие на сохранение; отряд же, разбившись на небольшие кучки, должен был выйти из здания и разойтись.
Так печально закончилась мысль об удержании остатками правительственных войск в своих руках
