Им помогали силы Тьмы - Деннис Уитли

Забыв о Грегори, он вместе с Борманом ушел, крича чуть не во все горло и дико размахивая здоровой рукой.

Из всех сатрапов, посещавших в эти дни бункер, чаще всего бывали Геббельс и Риббентроп. Маленький доктор с хромыми мозгами под стать хромой ноге, обычно озабоченный лишь тем, как бы половчее оболванить народ Германии своей хитрой ложью и искаженной правдой, чтобы подхлестнуть боевой дух немцев, иногда был способен и на такую безграничную жестокость и противное здравому смыслу поведение, что в этом мог бы поспорить со своими коллегами, покрывшими себя неувядаемой славой мерзавцев и человеконенавистников. Сейчас, разъяренный массовыми бомбежками прекрасного и с промышленной точки зрения бесполезного для противника Дрездена, он призывал в отместку за это бессмысленное уничтожение города нарушить Женевскую конвенцию и расстрелять сорок тысяч военнопленных летчиков из армий союзников, применить против наступающего противника отравляющие вещества и прочее, прочее, прочее.

Гитлер, как утверждали врачи, был патологически кровожаден. Очевидцы говорят, что он всегда был счастлив и весел, когда объявлял о какой-нибудь экзекуции, поэтому идея массового уничтожения военнопленных ему очень понравилась, однако Коллер успел послать за Герингом, и тот вместе с Деницем и несколькими генералами, опасавшимися возмездия за этот акт насилия в виде ответных акций со стороны союзников, отговорили его от этой безумной затеи.

Грегори было неловко не держать данного Сабине обещания проводить с ней хоть несколько часов в неделю, ведь бедняжке было так одиноко и страшно под бомбежками, но раз уж он заинтересовал Гитлера предсказаниями Малаку и беседами о перевоплощении, он считал своей прямой обязанностью и долгом находиться безотлучно под рукой у фюрера. И как бы ему ни хотелось урвать часок-другой ради женщины, которой он был многим обязан, и которая ему нравилась, но долг заставлял его оставаться в бункере. Дозвониться до нее по телефону не удавалось, что и неудивительно, принимая во внимание, что станции и телефонные линии постоянно страдали от ночных бомбардировок. Писать было рискованно: письма вскрывались гестаповцами в поисках пацифистов и недовольных, к тому же он не хотел, чтобы было известно, что он каким-то образом с ней связан.

Вечером в самом начале апреля Гитлер снова послал за Грегори и Малаку.

Все было как и в первый раз, только теперь они чувствовали себя гораздо увереннее. Общее содержание бормотаний Малаку в переводе Грегори сводилось к следующему. Русские собираются с силами, чтобы в середине месяца начать новое большое наступление. Рур придется списать в расчет, потому что фельдмаршал Модель окружен предателями, которые заставят его сдаться. Среди высших эшелонов власти также имелись предатели, по меньшей мере двое из правительства были в тайных сношениях с врагом, пытаясь подписать с ним сепаратный мир, но их попытки закончатся провалом. Невзирая на нынешние успехи англо-американцев, они никогда не дойдут до Берлина, и в самом скором времени получат удар страшной силы, который, возможно, полностью перевернет политические ориентиры.

Гитлер в три погибели согнулся над письменным столом и выглядел совершенно больным. Услышав о поражении англо-американцев, голова его вдруг качнулась и упала на стол; он силился поднять ее и не мог.

Вскочив со стула, Борман бросился к нему и крикнул Грегори, чтобы он позвал доктора Морелля. Малаку, выходя из своего состояния полутранса, начал приоткрывать бессмысленные поначалу глаза, но, получив от Бормана четкий приказ «пошел вон», моментально выполнил приказание.

Морелль занимал в бункере фюрера две комнаты, из которых почти никогда не выходил, поэтому Грегори тотчас же отыскал его и сообщил о случившемся, они вместе поспешили обратно в кабинет фюрера, где старый знахарь умело сделал фюреру укол в вену. Через несколько секунд Гитлер открыл тусклые глаза и сказал, обращаясь к Грегори:

— Ваш турок — прекрасный медиум. Я и сам обладаю этим даром, поэтому сразу вижу настоящий талант. В моем случае это связано с прекрасной интуицией, и его предсказание о том, что англо-американцам никогда не дойти до Берлина, совпадает с моим предчувствием. Сейчас я устал, но скоро я опять пошлю за вами обоими… очень скоро.

Наверху, в огромном зале рейхсканцелярии Грегори нашел поджидавшего его Малаку. Глаза еврея сияли:

— Умерла свинья? — спросил он по-турецки.

Грегори покачал головой.

— Нет. Сопротивляемость организма удивительная. Этот старый негодяй сделал ему укол, и он тут же пришел в себя.

Малаку пробормотал несколько ругательств на иврите. Потом, когда они уже шли по улице, он вынул что-то из кармана. Русские вовсю бомбили Берлин, в этот момент ярдах в сорока от них упало несколько зажигалок, при свете которых Грегори рассмотрел, что в руках Малаку держит длинный шнурок с петлей на одном конце. Он полюбопытствовал:

— Что это такое?

— Гаррота, — мило улыбнулся Малаку. — Я ее ношу с собой как талисман и как фокус, при помощи которого я улавливаю силу. Если бы я не брал на эти сеансы с собой что-нибудь такое, в самый ответственный момент испускаемое Гитлером зло могло бы нарушить мой контакт с Внешним Кругом.

— А что такого особенного в этой удавке, чтобы придавать ей такое оккультное значение? — осведомился Грегори.

Малаку скрипуче засмеялся:

— Одна только астрология не позволила бы мне делать такие точные предсказания. Время от времени я обязан сделать подношение… гм… источнику моего могущества. В нормальных условиях надо было бы пользоваться жертвенным ножом, а гаррот была бы только талисманом. Но мы с вами не в нормальных условиях, да и нож бы мне не позволили пронести в бункер, поэтому я ношу только гарроту. Но вы не подумайте, что это просто шнур — она очень здорово заряжена, ведь совсем недавно я несколько раз ею убивал.

Остановившись как вкопанный, Грегори схватил сатаниста за руку и рванул, развернув его к себе лицом, вгляделся в него и спросил:

— Ты что, хочешь сказать, что когда ты в одиночку выходишь по ночам, то ты убиваешь людей в затемнении?

Небрежно вырвав руку, Малаку ответил:

— Если бы убивал, то мы бы с вами были значительно надежнее защищены. Да только, к несчастью, для этого у меня кишка тонка. В качестве жертв мне приходится довольствоваться животными.

— Какими? Кошками и собаками?

— Да, ими. Я их подманиваю объедками, накидываю на них шинель и тащу в ближайшую разбомбленную церковь и там приношу в жертву, лишая жизни гарротой.

— Господи, до чего ты мерзок.