Никогда (ЛП) - Келли Крэй

Изобель повернула голову достаточно, чтобы видеть приближающиеся очертания ее дома, темные окна и искаженные тени. «Все, наверное, спят», — подумала она.

Обертки от конфет замусорили улицу наряду с опавшими листьями. Маска белого призрака валяется в траве, как сломанное лицо Нокса, брошенная и забытая. Шаги Рейнольдса не издавали звуков на дорожке из гравия, что вела к ее заднему крыльцу. Он понес ее к двери, но вместо того, чтобы поставить на ноги, он мягко положил ее на подушку плетеной скамьи ее матери. Когда он отстранился от нее, Изобель сидела, волнуясь, что он может уйти, исчезнуть, оставить ее без ответов.

Он остановился и присел на корточки рядом с ней.

— Изобель, — начал он, — это ничего, кроме боли и сожаления, когда мы думаем о вещах и людях, которых никогда не будут с нами, о возможности, которую мы никогда не сможем получить. Разве ты не согласна?

Она нахмурилась, не понимая, откуда появился вопрос, и не зная, как ответить на него.

— Но тосковать по тому, кто у нас был, кого мы любили, и за кого мы держались, но никогда не сможем делать это снова, — продолжал он, — это пытка невыносимой степени. Это худшая возможная боль. Достаточно, чтобы отогнать тебя от себя... как это случилось с Эдгаром.

— Почему ты говоришь мне это? — Спросила она. — Я мертва?

Он хихикнул, и Изобель поняла, что она впервые услышала его смех. Это был мягкий и хриплый звук, как открываются ржавые вороты. Он медленно поднялся, посылая ей запах роз. Он отошел к краю крыльца и остановился спиной к ней. Он поднял руку в перчатке и схватился за деревянную балку. Подул легкий ветерок, его плащ зашелестел.

— Эдгар. — Он смотрел вниз, произнося это имя, как будто он не часто позволял себе сказать его вслух. — Ты права, я знал его хорошо. Несмотря на наш список различий, мы были двумя сторонами одной монеты. Разные, но по сути одно и то же. Он был моим другом.

Изобель слушала. Было странно слышать, как Рейнольдс говорит так много. И его предложения всегда были расплывчаты. Обычно ты мог перевернуть все, что он сказал, и это будет иметь тот же смысл.

— Что же случилось с ним на самом деле? — спросила она.

— Он умер, — сказал Рейнольдс. — Он погиб частично за счет его собственных средств и частично посредством других. Лучше всего оставить это, как есть.

— Ты имеешь в виду, Лилит убила его?

— Она была... ответственной за это, — сказал он.

— Я не понимаю, — сказала Изобель, задыхаясь. — Я спалила книгу. Почему я еще здесь? Почему не умерла? — Это был вопрос, который она давно хотела задать, и сейчас он пробился через толпу других.

— Ах, — сказал Рейнольдс, — это то, что я и сам до конца не понял, хотя я подозреваю, что это дело рук твоего друга.

— Ворен? Но как он мог...?

Он повернулся к ней.

— Позволь мне попытаться объяснить на примере, который я действительно понимаю. Ноксы. Они — часть его воображения, часть истории Ворена, и таким образом, часть его самого. Если он не хотел причинить тебе боль, то они также не в состоянии сделать это. Они — самые глубокие уголки его подсознания. Осколки его внутреннего «я». Как ты, возможно, узнала, у них те же самые желания и неприязни, как и у их создателя. Как отдельные части, освобожденные от души и от границ сознания человека, тем не менее, они развивают собственные способности. И, поскольку демоны созданы в мире снов, они вынуждены по закону ответить перед своей королевой. Именно поэтому они пытались навредить тебе, но в итоге все равно не смогли.

— Это не объясняет, почему пламя, которое я создала, не спалило меня.

— Ты создала огонь в мире снов, где все правила подчиняются королеве, но все же, под влиянием фантазии и желания, созданными внешней силой — твоим другом. Поэтому, та же самая сила, которая защищает тебя от Ноксов, возможно, также защитила тебя от огня. Кроме того, когда ты разрушила связь, сжигая книгу, ты также уничтожила страницу, которая содержала твое имя. Твоя единственная связь с миром снов была нарушена, и теперь ты существуешь здесь полностью, в твоем мире. И так как огонь был создан тобой в мире снов и был частью сна, он также исчез, когда связь была разъединена, в тот момент, когда эти два мира разделились.

— Она просила, чтобы я присоединилась к ней, — пробормотала Изобель.

— Тогда, — сказал он, не удивившись, — я подозреваю, что она знала о силе, которая защищала тебя. Неуязвимость в физической форме поймана между двумя мирами? Нет большей силы, что она могла желать.

— Что насчет тебя? — проговорила она. — Ты знал о защите? — спросила Изобель, уже зная ответ.

В течение долгого времени вопрос висел между ними мертвым грузом. Узел дискомфорта затянулся настолько глубоко в ее животе, что ей стало плохо, и она пожалела, что произнесла его вслух. В конце концов, он не мог не предполагать, почему она все еще была жива, если он знал, все время, что она находилась под защитой Ворена.

— Давным-давно, — сказал он, наконец, — я дал обет другу, что любой ценой я не позволю событиям, которые привели к его смерти, снова угрожать его миру или любому другому.

Изобель медленно моргнула. Она мельком взглянула на свои руки на коленях и на ободранные, запятнанные складки ее когда-то розового платья.

— Значит... я была разменной монетой, — сказала она, наконец. — Ты думал, я буду платой, если сделаю то, что ты скажешь. Это то, что имела в виду Лилит, когда она сказала, что ты не рассказал мне все. — Ее глаза устремились на него, и его молчание сказало ей, что она попала в точку.

Он наблюдал за ней, и в ответ Изобель изучала часть его лица, которое она могла видеть, полоску кожи вокруг глаз. Они были молодыми. Обманчиво молодыми, подумала она. Кто знал, сколько лет ему действительно было? Более старый, чем Рождество, вероятно, тем более что у него, казалось, был моральный кодекс ацтекского священника на жертву долга. Она снова опустила взгляд на свои руки на коленях. Она пожала плечами, прилагая все усилия, чтобы притвориться, что это не беспокоило ее.

— Ты должен был сказать мне, знаешь, — пробормотала она. — Я… все равно... Если… если это был единственный способ спасти его.

Она ждала, что ответит что-то. Скажет ей, что он действительно не верил, что она умрет. Вместо этого он сказал:

— Я не жалею, что ты жива.

Она засмеялась, но звук вышел глухим. Это было забавно, потому что она понимала, что он имел в виду именно это. И сказать так, вероятно, требовало от него много. Она с трудом сглотнула. Правда, осознание того, что он отослал ее, чтобы она стала барбекю для стервятников, не было тем, что ей нравилось. И все же, он пришел за ней после того, как все закончилось. Он помог вернуться Ворену. И он принес ее домой. Он заботился, как мог, правильно?