Леди в саване - Брэм Стокер

Когда все подразделения подобным образом окружили короля, на мгновение наступила тишина, такая полная тишина, что, казалось, замерла сама природа. Мы, наблюдавшие за действом, боялись дохнуть.

Затем, без всякого сигнала, насколько я мог видеть, обнаженные кинжалы всей этой могучей армии одновременно взметнулись, и прогремел национальный клич:

— Синегория и долг!

После возгласа все это неисчислимое множество людей на горе странно осело, так что наблюдатели принялись протирать глаза. Казалось, вся боевая армия частью ушла под землю. Но тут нас осенило — весь народ преклонял колена перед избранным им королем, стоявшим неподвижно.

Еще секунда молчания, пока король Руперт снимал с головы корону и поднимал ее левой рукой, а правой сжимал, поднятым, свой громадный кинжал, — и вот он прокричал голосом, столь сильным, что казалось, над сомкнувшимися рядами воинов зазвучал барабан:

— Свободе народа нашего, свободе каждого из вас я посвящаю сие и себя самого. Клянусь!

Возгласив это, он тоже опустился на колени, мы же все инстинктивно обнажили головы.

Тишина длилась несколько мгновений, потом вся огромная масса людей безо всякого знака, но будто охваченная единым порывом, поднялась на ноги. А дальше совершился маневр, равного которому я, при всем моем знании воинской жизни, никогда не видел, хотя наблюдал, как дворцовые гвардейцы салютовали русскому царю при его коронации и как вооруженный отряд зулусов Кетчвайо вихрем летел из открытого крааля.[125]

Вся эта огромная масса людей затрепетала, закружилась, а спустя секунду-другую — подумать только! — каждое районное подразделение вновь составило целостность, их вожаки, члены Совета, оказались рядом с королем, и подразделения стали спускаться как бы клиньями по склонам горы.

Этим церемония завершилась, и присутствующие быстро разбились на группы. Позже от официального сопровождающего я узнал, что свою клятву король, коленопреклоненный, принес по собственному почину. И могу сказать, что, если в будущем такой жест не станет рассматриваться как прецедент и не войдет непременной составной в церемонию национальной коронации, синегорцы покажут себя не столь разумным народом, каким представляются ныне.

Торжества по случаю коронации завершились неподдельным весельем. Народ устроил пиршество королю с королевой, и в королевскую свиту были включены приглашенные в Синегорию гости. Подобного пиршества я прежде не видел. Вообразите пикник, в котором участвует тысяча человек, преимущественно мужчины. Такая трапеза, должно быть, потребовала тщательной подготовки, причем ее осуществлял весь народ страны. Каждая область доставила провизию, достаточную для того, чтобы насытиться, а вдобавок позаботилась о нескольких особых блюдах для гостей; однако, согласно замыслу, провизия доставлялась, чтобы устроить складчину, и тогда дух братства и общей собственности мог бы восторжествовать со всей очевидностью.

Столики были предусмотрены только для гостей. Основная масса угощалась, рассевшись на траве. Столики были принесены мужчинами — участниками трапезы (прислуги в этот день не было и в помине) из соседнего леса, где, вместе со стульями, стояли наготове. Скатерти и глиняную посуду для этого случая прислали из своих домов горожане и селяне. Цветы для празднества, сорванные в горах, еще ранним утром принесли дети, а позолоченные и посеребренные подносы были взяты в церквах. Каждое блюдо на столики гостей подавалось по очереди мужчинами из разных областей страны.

Пиршество проходило в атмосфере веселья, мира и братства. Трудно найти подходящие слова, чтобы описать эту удивительную картину: мужская половина нации окружила своих новых короля и королеву, стремясь почтить их и послужить им! Среди этого громадного собрания тут и там размещались группы музыкантов, составленные из всех желающих. Гигантский пикник занимал необозримую площадь, и в разных местах можно было услышать музыку, доносившуюся с разных его концов.

После обеда все мы сидели и курили; музыкальное сопровождение празднества сменилось пением, причем без аккомпанемента, теперь мы уже не слышали никаких музыкальных инструментов. Зная лишь несколько слов по-балкански, я не понимал, о чем поется в песнях, но догадывался, что в них запечатлены история и легенды страны. Те же, кто знал язык, как пояснил опекавший меня мой молодой друг, который оставался при мне на протяжении всего этого памятного дня, те могли услышать от начала до конца историю Синегории, представленную в балладах. Каждое значительное событие всех десяти веков существования страны было донесено до желавших расширить свои познания о синегорцах.

День клонился к вечеру. Солнце медленно скатывалось за Калабрийские Апеннины, и светлые сумерки уже подкрадывались к сцене празднества. Никто, казалось, не замечал, что наступает ночь, а она окружала нас, невыразимо таинственная. Мы долго сидели молча: одна за другой смолкали громкие беседы, потому что говорившие поддавались колдовству этого часа. Солнце уже скрылось, а вслед за тем пропали и розовые отсветы на горизонте, и тогда, не выжидая, вступила в свои права ночь.

Наконец, когда мы едва могли различить лица собеседников, одновременно со всех сторон на горе начали вспыхивать огни. Вначале, казалось, это светлячки объявились в летнем лесу, но постепенно светлячки превращались в пятна света. Их становилось все больше и больше, свет делался ярче: то пламя костров взвивалось вверх, зажигались факелы. Вновь зазвучала музыка; еле различимая вначале, она набирала силу по мере того, как музыканты сходились к центру празднующих, туда, где сидели король с королевой. Музыка была бурная, но в этой наполовину варварской мелодии слышалась своеобразная прелесть. Эта мелодия каким-то образом, казалось, оживляла для нас далекое прошлое, и мы, все вместе и каждый, в меру отпущенного нам воображения и в соответствии с широтой наших познаний мысленно видели перед собой сменяющие друг друга эпизоды минувшей истории синегорцев. Эту музыку отличал удивительный ритм, эта мелодия была почти хороводной, так что невозможно было усидеть на месте. Приглашение к танцу! Никогда и нигде ни один народ не приглашал меня столь удивительным способом пуститься в пляс. Огни стали стягиваться в круг. Горцы вновь вставали тем же порядком, как во время коронации. Там, где сидел король с приближенными, была довольно ровная лужайка, поросшая жесткой, невысокой травой, и вокруг этой лужайки стал образовываться, если можно так сказать, народный хоровод. Музыка зазвучала громче. Каждый горец, еще не зажегший факел, поспешил сделать это, и горные склоны озарились светом. Королева поднялась на ноги, вслед за ней тотчас встал и король. Их стулья, а точнее, троны тут же были унесены подошедшими мужчинами. Королева подала королю руку — это, по-видимому, привилегия жены, в отличие от просто собравшейся потанцевать женщины. Ноги королевской четы задвигались в ритме мелодии, король и королева ступили в центр круга.