Кальдебарас. Вехойтис, Загрис, Форманис - 1ex0

твой дух выйдет из тебя. Если я воскрешу тебя, зора войдёт в тебя и станет твоим новым духом. Он займёт его место и будет управлять твоим телом. Твоя душа и твой дух – вот вся ты. Процессы разложения остановятся. Ты можешь решить, как тебе быть с собственной плотью. Можешь избавиться от неё вовсе, чтобы стать духом, а можешь вернуть всё, как было, чтобы остаться такой, какой ты была до обращения в бессмертную. Ты будешь помнить всю свою жизнь, в тебе останутся все особенности твоей личности. Но только теперь не будет чувств. Если при жизни ты не можешь представить свой день без этих вкуснейших кака́дов, то после смерти ты будешь только лишь помнить, что они тебе нравятся. Но испытывать непреодолимого желания во что бы то ни стало съесть их ты не будешь.

- Вот как? А расскажи ещё, какого это, быть мертв… Прости, нежитью.

- Даже того, что я тебе описал, недостаточно. Мои слова не выразят всего величия, которое ты постигнешь, став одной из нас.

- Ты прям как реклама: раззадорил меня своими рассказами о том, что такое бессмертие, а теперь говоришь, чтобы продолжить, заплати. Ну уж нет. Пока весь мир не узнает, что твориться в Зарунде, я ни ногой в ваши эти некрополи.

- Да будет так. Предполагаю, таким образом ты дала понять, что собираешься продолжить восшествие на вершину Зарунды с целью разузнать побольше о планах этой фирмы.

- Правильно предполагаешь. Ничто так не бодрит и не располагает к действию, как откровение твоего нового друга.

- Отнюдь. Я вовсе не твой друг. Более того, тебе бы стоило бояться меня.

- Помню-помню, смерть – это противоположность жизни, и если бы не твоё милосердие, не снискать бы нам все тут своих голов. Просто мне нравится что-то новое. Это придаёт сил. И теперь я готова идти хоть до сотого этажа пешком. Только вот наш УДИ рассчитан до 50.

- Закончим сначала с исследованием их, а уж потом наметимся куда повыше.

- Ты прав, ты прав. Ладно, вперёд.

И мы покинули её квартиру.

Возле подъезда собрались люди, в числе которых были некоторые из друзей Авлии. Поняв это, журналистка хотела незаметно миновать их всех, чтобы не встречаться и не отвечать ни на какие вопросы, ведь никому из них она так и не ответила в своём коммуникаторе. Но это не получилось. Её тут же окружили все, кто её знал или хотел узнать. Тут же начались уговоры, чтобы она оставила затею исследовать Зарунду. А двое из парней так вовсе принялись удерживать её из лучших побуждений. Но разве это можно назвать лучшим? Ей это совсем не понравилось. А потому она воззвала ко мне. Так как я был незрим для всех, кроме неё, то и не вмешивался в людские дела. Но здесь и сейчас её друзья лишали её свободы выбора, диктуя то, что хотели сами. И я, конечно же, явился перед ними, разнося порывы ужаса, ограничившись простым ужасом. Их сковал страх, а зора усиливал это действие, наводя самый настоящий паралич. И теперь, когда они с замиранием сердца глядели на меня, воцарились порядок и тишина, лишь изредка нарушаемая шёпотом:

- В ней что, демон?

Человеческая душа – потёмки. Это непроглядный мрак, полный неожиданностей и, в частности, всяких ничтожностей. Сколько ещё не раскрыто в них, в этих существах? Одни полны сокровищ, когда как другие – лишь гнили. Есть такие, у кого на глубине души покоятся достойные качества личности. Но, к сожалению, существуют те, кто под завалами своих нечестий хранят лишь ещё большее нечестие.

Авлия, увидев, с каким трепетом на неё смотрят все эти люди, вначале растерялась. Но, глянув на меня, она возомнила себя владычицей смерти, некромантом, о чьём величии рассказал ей я. А потому, воздвигшись над ними, она принялась насмехаться над своими друзьями и остальными, кого она не знала. Такая театральность была излишней. И я пытался дозваться до неё. Однако ж голос гордыни, который звучал в её голове всё громче и громче, заглушал мой зов. А потому она лишь ещё сильнее принялась распаляться своим высокомерием, переходя всякие границы. Те парни и девушки и так пребывали в непередаваемом ужасе, она же не унималась. Жажда величия гнала её вперёд, превращая это невинное желание посмеяться над ними в нечто большее – в грех. Да, как я уже говорил, и она небезгрешна. Блуд, сквернословие, воровство – это стало неотъемлемой частью её жизни, они въелись в её дух, сплелись с ним, дополнили, из-за чего всё это стало сначала допустимым, потом – привычным и, в конце концов, даже обычным. Нет того, чей дух не запятнан этим природным изъяном. А потому мы и не стремимся вглядываться в каждую частицу их недостатков. Но, когда грех вершится таким диким образом, с такой жадностью и жаждой, то разве ему есть прощение? Авлия набросилась на своё высокомерие, словно дикий зверь на добычу. Гнев, алчность и безумие смешались в ней, уничтожив всю праведность и оставив лишь ничтожность. Сила смерти устремилась в неё и пронзила мятежный дух. И только, когда сознание кольнула мысль, что она умирает, оно прояснилось. Смерть – плата за грех.

Страх выветрился, а вся молодёжь в один миг разбежалась, кто куда. И вот, передо мной лежит её бездыханное тело. Прежний дух в один миг выветрился. Разложение плоти ещё не началось. Её душа не была особенной. Среди людей нет особенных душ. Когда существо умирает, оно теряет всё. Каким бы он или она ни были при жизни, после смерти они становится, как все. Вот и сейчас передо мной располагалась самая обычная душа, ничем не отличная от всех остальных душ, которые витают в этом городе, безмолвно умоляя даровать им вторую жизнь. Совершенно ничем. А потому и не было у неё даже маленького повода возвышаться над всеми остальными. Даже великие никогда не делают так, хотя уж боги-то как никто другой имеют на это полнейшее право. В мой руке вновь возгорелось бледно-зелёное пламя. Только теперь не пламя смерти, а пламя воскрешения. Маленькая искорка срывается с этого язычка и медленно ниспадает на мёртвое тело. Хватило лишь только одного незначительного прикосновения, как она превращается в бесконечную силу, что растекается по мёртвой. Душа в тот же миг возвращается на прежнее место, и, влекомая силой воскрешения, Авлис поднимается на ноги. Как я и говорил, у неё был выбор, но не