И плачут ангелы - Уилбур Смит

— Небось спустишь все деньги на эту твою лодку! — укоризненно проворчал Джонатан.

— Ну, не все…

Крейг положил дневники на стол.

— Ты мечтатель! — Джонатан протянул ему чек.

— Иногда я предпочитаю мечты реальности. — Крейг внимательно глянул на сумму чека и положил его в карман.

— В том-то вся и беда, — пробормотал Джонатан.

— Баву, если начнешь читать мне лекции, я уеду в город прямо сейчас.

Джонатан примирительно поднял руки.

— Ладно, — хмыкнул он. — Твоя комната в том же виде, в каком ты ее оставил, — если, конечно, ты хочешь ею воспользоваться.

— В понедельник у меня назначено собеседование с офицером-вербовшиком, но выходные я проведу здесь — если ты не против.

— Я позвоню Тревору и договорюсь о собеседовании.

Тревор Пеннингтон был помощником комиссара полиции: Джонатан считал, что начинать следуете верхних ступенек лестницы.

— Джон-Джон, лучше не надо.

— Не будь идиотом! — сердито ответил Джонатан. — Учись использовать любое преимущество — такова жизнь.

Он взял первую из трех тетрадей и торжествующе погладил переплет узловатыми пальцами.

— Можешь идти, — распорядился старик, надевая на нос очки в тонкой оправе. — В Квинс-Линн сегодня играют в теннис. Жду тебя вечером, выпьем еще по стаканчику.

В дверях Крейг оглянулся: дед, сгорбившись над тетрадью, целиком перенесся в мир детства, читая строчки, написанные выцветшими чернилами.

Квинс-Линн был отдельной фермой, хотя на протяжении семи миль имел общую границу с Кингс-Линн: Джонатан добавил этот участок к своим владениям в период Великой депрессии. Он купил землю за пять процентов ее реальной стоимости и расширил территорию «Сельскохозяйственной компании Ролендс» на восток.

Здесь жили Дуглас Баллантайн — единственный оставшийся в живых сын Джонатана — и его жена Валери. Дуглас, финансовый директор компании «Ролендс» и шахт Харкнесса, также занимал пост министра сельского хозяйства в правительстве Яна Смита. Крейг надеялся, что ему повезет и дядя Дуглас окажется в отъезде — по делам коммерческим или государственным.

Дуглас Баллантайн однажды прямо высказал племяннику свое мнение о нем: «Крейг, в глубине души ты настоящий хиппи. Подстриги наконец свои лохмы и займись делом: нельзя же всю жизнь болтаться, надеясь, что Баву и остальная родня повезут тебя на себе».

Вспомнив этот разговор, Крейг поморщился.

Резко запахло коровьим навозом: показались скотные дворы Квинс-Линн. Громадные красно-коричневые быки породы африкандер с горбом на спине и свисающим чуть не до земли жирным подгрудком были источником знаменитой родезийской говядины, почти столь же известной, как и мраморная японская. Обязанность Дугласа Баллантайна как министра сельского хозяйства состояла в том, чтобы, несмотря на экономические санкции против Родезии, мир не лишился этого деликатеса. Путь говядины в лучшие рестораны мира лежал через Йоханнесбург и Кейптаун — правда, по дороге она меняла название, но гурманы узнавали ее под любым именем, и запретность плода лишь добавляла блюду пикантности. Точно такой же путь проделывали родезийский табак, никель, медь и золото, а в обратную сторону шли бензин и дизельное топливо — популярная наклейка на машинах гласила: «Спасибо, Южная Африка!»

Как и в Кингс-Линн, загоны для скота и ветеринарный пункт окружал забор из металлической сетки и колючей проволоки. Дальше лежали зеленые лужайки, цветущие кустарники и яркие пятна персидской сирени в садах Квинс-Линн. Окна дома были затянуты противогранатными сетками, и на закате слуги закрывали стальные пуленепробиваемые ставни, однако здесь меры зашиты не бросались в глаза и не шли ни в какое сравнение с широкомасштабной обороной Кингс-Линн.

Прелестный старый дом почти не изменился с довоенных времен: Крейг прекрасно помнил стены из красного кирпича и широкие прохладные веранды. По обеим сторонам извилистой подъездной дорожки высились джакаранды в цвету, словно голубоватое облачко, спустившееся на землю. Под деревьями стояло десятка два машин — «мерседесы», «ягуары», «кадиллаки» и «БМВ», покрытые красной пылью Матабелеленда. Крейг спрятал свой заслуженный «лендровер» за красно-фиолетовой бугенвиллеей, чтобы не портить вид. Привычно вскинув на плечо винтовку «ФН», он пошел к дому.

За углом дома щебетали веселые детские голоса, раздавались недовольные упреки чернокожих нянь и стук мячей на теннисных кортах.

Выйдя на лужайку перед домом, Крейг остановился. Детвора гонялась друг за другом по зеленой травке, точно расшалившиеся щенки. Возле покрытых желтой глиной кортов лежали на ковриках или сидели за столиками под яркими зонтами родители — загорелые мужчины и женщины в белых теннисных костюмах. Они пили чай, потягивали пиво из высоких запотевших бокалов, насмехались над игроками или давали им советы.

Единственной деталью, не вписывавшейся в картину беззаботного пикника, были винтовки и автоматы, лежавшие рядом с серебряными чайными сервизами и сдобными булочками.

Кто-то из гостей узнал Крейга.

— Привет, Крейг! Сколько лет, сколько зим!

Остальные помахали, но в приветствиях чувствовалась нотка снисхождения, с которой обращаются к бедному родственнику: все присутствующие владели большими состояниями и входили в закрытый клуб состоятельных людей, где, при всей их доброжелательности, Крейг никогда не станет полноправным членом.

Валери Баллантайн, по-девичьи стройная, в белой теннисной юбочке, подошла к племяннику.

— Крейг! Ты совсем отощал, кожа да кости остались!

При виде Крейга в любой женщине — в возрасте от восьми до восьмидесяти лет — мгновенно пробуждался материнский инстинкт.

— Привет, тетушка!

Она подставила для поцелуя гладкую щеку, от которой пахло фиалками. Несмотря на хрупкую внешность, Валери была женщиной чрезвычайно деловой: она возглавляла Женский институт и входила в состав попечительских комитетов доброго десятка школ, благотворительных фондов и больниц, а также слыла учтивой и гостеприимной хозяйкой.

— Дуглас был бы рад тебя видеть, но вчера он уехал в Солсбери по просьбе старины Смита. — Она взяла племянника под руку. — Как идут дела в министерстве охраны природы?

— Надеюсь, там как-нибудь без меня обойдутся.

— Крейг, опять?!

— Так уж вышло, тетушка. — Крейгу не хотелось вдаваться в обсуждение своей карьеры, и он сменил тему: — Пожалуй, пойду возьму баночку пива.

Вокруг длинного стола, служившего баром, расположилась группа мужчин. Они пропустили Крейга внутрь круга и тут же вернулись к обсуждению последней операции родезийского спецназа в Мозамбике.