Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни - Монах Лазарь (Афанасьев)

Леонид оставил Южно-Сахалинск и также стал жить в Братске. Он устроился в фотоателье, но скоро ушел из него и создал свою фотостудию при клубе. Своего брата Геннадия начал учить художественной фотографии. А вскоре бросил это занятие и оставил аппаратуру брату. Братья и сестры рассказывают, что Леонид многим увлекался. Он собирал книги по разным отраслям знания и внимательно их прочитывал. Какое-то время состоял в яхтклубе и плавал под парусом.

Для сестер Леонид был как бы отцом – очень строго и с любовью он оберегал их от всяких дурных влияний, за что они потом были благодарны ему.

Никто не знает, о чем он тогда думал, что означали эти переходы от одного увлечения к другому… Он по-прежнему был одинок, молчалив, и чувствовалось, что в противоположность наружной разбросанности в нем крепнет некий внутренний стержень…

И вот новое занятие: ремонт и даже шитье обуви. Купил он специальную швейную машину и всевозможную фурнитуру… Для первоначального обучения поступил в сапожную мастерскую. Быстро стал лучшим мастером, и к нему начала выстраиваться очередь заказчиков. Зарабатывал он, тем не менее, очень мало, так как каждую пару обуви старательно и долго доводил до совершенства. А дома всем знакомым чинил обувь бесплатно. Ему больше, чем заработать, хотелось помочь людям. Мастерам в сапожной мастерской все это не понравилось, и Леонид, чтобы не нарушать мира, ушел оттуда. «Первые сапоги сын сшил мне, – вспоминает Нина Андреевна. – Уж до того нарядные вышли сапожки и прочные, что и поныне целы… Одной бабушке сшил сапоги, так она все Бога за него молила: "У меня, – говорит, – такой удобной и красивой обувки во всю мою жизнь не было"».

Но заработка не было, не шел и рабочий стаж… Леонид поступил скотником на ферму, в ночную смену. Скотники других смен своей работы почти не делали, и Леонид убирал за всех – ему жаль было коров, не хотелось ему, чтобы они стояли в грязи. Но и тут, ради сохранения мира, так как скотники сердились на него, он уступил: ушел.

Интересовался Леонид травами, изучал их целебные свойства, собирал рецепты. Не стал есть мяса, голодал по какой-то системе. Поехал на заработки в Забайкалье, но там его систематически обворовывали, причем он это воспринимал спокойно, говоря, что «им, видно, нужнее…» Зная, кто и что украл, он воров не преследовал.

Семья в Братске наконец получила квартиру. Младший брат Леонида Александр женился. Сестры подросли, начали также работать. А Леонид не думал о каком-то устройстве своей жизни. Молчаливый и задумчивый, он подолгу читал или просто сидел в глубоком размышлении… О чем? Это один Господь знает. Но вдруг, неожиданно для родных, он уехал на Алтай, в Бийск, где жил его дядя, брат матери. Но Леонид не стал жить у дяди, вероятно – снял комнату. Дядя же, зайдя однажды в городской собор, вдруг увидел племянника одетым в стихарь… Леонид был чтецом, прислуживал в алтаре. Кроме того, в то время он трудился на восстановлении храма в селе Шубенка близ Бийска. Он был главным деятелем в хлопотах по его открытию – составлял прошения, собирал подписи, ездил в городские учреждения… Бийские власти не разрешили открыть в этом селе храма.

На Троицу 1990 года в Бийске произошло событие, описанное тогдашним знакомым Леонида Иваном: «Вечером родительской субботы мы шли с Леонидом на всенощную в храм. Вдруг он припал на колени и сказал: "Смотри, брат!" – и мы увидели на траве икону Святой Троицы необыкновенной красоты: три юноши в белых одеждах… Леонид сказал: "Неужели, брат ты мой, это смерть моя?" Я ответил: "Ты молод и должен много полезного совершить. Не надо думать о смерти"… Мы подошли к о. Петру под благословение. В это время светило солнце и при солнце пошел редкий и теплый дождь. На нашу просьбу освятить икону о. Петр сказал, что ее освятил Господь».

Леонид купил билет до Калуги, намереваясь поехать в Оптину Пустынь. Враг нашего спасения не дал ему, однако, уехать спокойно. У него украли деньги, кажется, и билет. Потом явились новые препятствия… Леонид сказал: «Хоть по шпалам, а уйду в монастырь». Но вот один священник из Бийска организовал паломническую поездку в Оптину Пустынь – с ним отправился туда и Леонид.

В августе 1990 года Леонид приехал в Оптину Пустынь, где начал трудиться на послушаниях. Вскоре он заметил в себе большую перемену. Всю свою молодость он чего-то искал, не удовлетворяясь полностью ни одним делом. В миру, кажется, никому не рассказывал о своей внутренней жизни, искании веры, – во всяком случае, решение его сначала трудиться в храме, а потом идти в монастырь созревало тайно. Говоря о разнообразии его занятий в миру, надо, вероятно, выделить главное: поиски Бога. Нет сомнений, что они двигали им. Вернее – Сам Господь вел его. Недаром, как только он оказался в Оптиной, его покинуло беспокойство, исчезла усталость и скорбность напряженных размышлений. Многое стало ясно. «Как же я раньше не знал про монашество! – сказал он. – Я бы сразу ушел в монастырь». Благодушие и веселость о Господе наполнили его душу.

Как и о. Ферапонт, Леонид (в будущем монах о. Трофим) был помещен в скитской гостинице. Очень скоро он смог применить на деле свои разнообразные знания. Чего только он в обители ни делал… Он был трактористом, пек хлеб, чинил часы, занимался кузнечными и слесарными работами, как электрик он был незаменим. Еще в Бийске он начал подниматься на колокольню, и вот здесь, в Оптиной, достигает больших успехов как звонарь, умеющий не только звонить, но и наладить звон технически. Это разнообразие коренным образом отличалось от того множества дел, которыми Леонид занимался в миру: здесь – послушания. Здесь – все с Иисусовой молитвой.

Поселившись в келлии, он сразу стал брать на прочтение книги из монастырской библиотеки. Это были творения святых Отцов.

Раньше он читал беспорядочно, хотя и много. Теперь появилась система и один предмет: православная аскетика. Леонид раньше не занимался переплетным делом, но здесь, видя ветхую, зачитанную книгу не мог ее не починить. Он так и делал, быстро постигая переплетное искусство. Вскоре он и послушание получил – трудиться в переплетной мастерской.

Понемногу стала собираться у него и небольшая келейная библиотека. Многое – на церковнославянском языке. Однако главное – пятитомное «Добротолюбие», составленное святителем Феофаном, – на русском. Это собрание таких текстов, такая школа аскетики, такое многообразие единого по духу, что, пожалуй, трудновато было бы воспринять это на церковнославянском языке при начале обучения иноческому деланию. Леонид, открыв для себя это чтение, всей душою припал к нему. Когда, через семь месяцев после его появления в обители, он был принят в число братии (это произошло в неделю Торжества Православия, 27 февраля 1991 года), он внутренне был уже готовый инок, аскет, жаждущий постоянной молитвы и покаяния. А 25 сентября того же года был совершен над ним и постриг в рясофор. Он наречен был именем Трофима, апостола от семидесяти. Когда случалось ему дать кому-нибудь совет, – он поражал силой убедительного слова, ободряя унылого, утешая скорбного. Эти слова его потом люди вспоминали с благодарностью.

Пост он держал в подвижническом духе. В Четыредесятницу на первой и последней седмицах не вкушал ничего. Несмотря на упадок сил, продолжал усердно трудиться на послушаниях. Как бы поздно ни возвращался с работы – первым приходил на полунощницу на которой советовал всем бывать неопустительно. Конечно, ему, как и отцу Ферапонту помогала здесь его большая физическая сила. Однако, «не в силе Бог, а в правде», – и он это понимал и добивался непрестанно Иисусовой молитвы. Господь помог ему утвердиться в ней. Свидетельствуют, что он много молился по ночам, делая земные поклоны.

О состоянии духа о. Трофима в это время можно судить отчасти по его письму к родным от 28 декабря 1992 года: «Добрый день, братья мои, сестры и родители по жизни во плоти, – пишет он. – Дай Бог когда-нибудь стать и по духу, следуя за Господом нашим Иисусом Христом. То есть ходить в храм Божий и выполнять заповеди Христа Бога нашего.

Я еще пока инок Трофим. До священства еще далеко. Я хотел бы, чтобы вы мне помогли, но только молитвой, если вы их когда-нибудь читаете, – это выше всего – жить духовной жизнью. А деньги и вещи – это семена дьявола, плотское дерьмо, на котором мы свихнулись. Да хранит вас Господь от всего этого. Почаще включайте тормоза около церкви, исповедуйте свои грехи. Это в жизни главное… Дорог каждый день. Мир идет в погибель… Помоги вам Господи! – понять это и выполнять. Я вас стараюсь как можно чаще поминать… Я не пишу никому лишь только потому, что учусь быть монахом. А если ездить в отпуск и если будут приезжать родные, то ничего не выйдет. Это уже проверено на чужом опыте. Многие говорят: какая разница? а потом, получив постриг, бросают монастырь и уходят в мир, а это погибель. Монах должен жить только в монастыре – это житие в одиночку и молитва за всех. Это очень непросто… Вы меня правильно поймите: я не потерял – нашел! Я нашел духовную жизнь. Это очень непросто. Молитесь друг за друга. Прощайте друг другу. А все остальное суета, без которой можно прожить. Только это нужно понять. Дай вам Бог силы разобраться и сделать выбор. Простите меня, родители, братья и сестры. С любовью о Господе, недостойный инок Трофим».