Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн

потом другие. Юркун и рисовал, участвовал в выставках художников-графиков. Как и Кузмин, любил музыку — Моцарта, Дебюсси, Стравинского. Собирал лубки и… дневники. За восемь лет до того (запись от 27 августа 1905 г.) Кузмин мечтал «иметь друга, которого любил бы физически, и способного ко всем новым путям в искусстве, эстета, товарища во вкусах, мечтах, восторгах, немножко ученика и поклонника, путешествовать бы по Италии вдвоем, смеясь, как дети, купаясь в красоте, ходить в концерты, кататься, и любить его лицо, глаза, тело, голос, иметь его — вот было бы блаженство» (ДК5: 32). В Юрочке Кузмин нашел не только любовника — ученика, последователя, друга, сына — того, кому мог отдать неистраченный запас любви, заботы, надежд. Любовь с ним оказалась надолго — на всю жизнь. Видимо, ему адресованы стихи из сборника «Глиняные голубки» (1914):Жутко слегка и легко мне… Целую, целую в уста. Теперь я знаю: запомни! Без тебя моя жизнь пуста. С тобою пройду до могилы, Измена — ложь! И будешь мне так же милый, Даже если умрешь.

9. Занавешенные картинки

В 1917–18 годах революционная волна снова снесла цензуру, и Кузмин опять почувствовал тягу к запретному слову. Теперь — и, вероятно, по тем же причинам, — он симпатизирует революционерам, большевикам (ода «Враждебное море», посвященная Маяковскому). Прямо представляется: «я — большевик», хотя эти симпатии были очень ненадолго. Нина Каннегисер, сестра расстрелянного большевиками «тираноубийцы» (стрелявшего в Урицкого), вспоминает 1919 году

«Кузмин и Юркун приходили просто погреться… Морозы в тот год были, кажется, жестокими, а от голода, от лютого холода в комнатах и от постоянного пребывания в одной и той же недостаточно теплой (драповые пальто и фетровые шляпы) и обветшалой одежде они приходили закоченевшими. Более выносливый (молодой!) Юркун раздевал и разматывал вовсе одеревяневшего Михаила Алексеевича…»

О Кузмине: «Телом он был очень худ — одежда висела. Лицо одутловатое (отечное?). Глаза поражали не сиянием — скорее тусклые, — а величиной темных верхних век, отделенных от глазниц глубокими провалами» (Михаил 1995: 7–8).

Кажется естественным, что он в условиях разрухи и лишений 1919 г. мечтает (в стихотворении «Ангел благовествующий») о все озаряющем солнце, которое в этом мире представлено — «пусть будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает» — баней.

Тогда свободно, безо всякого груза, Сладко свяжем узел, И свободно (понимаете: свободно) пойдем В горячие, содержимые частным лицом, Свободным, … Бани.

В годы Гражданской войны и разрухи он не стал говорить о спорах и целях борьбы, о свободе, он просто использовал свободу для замкнутого в себе искусства («сборники «Эхо», «Нездешние вечера») и для того, что ему было близко — для эротики, особенно для гомоэротики («Занавешенные картинки»). На сей раз его стихи были еще откровеннее, по прежним понятиям, «не для печати».

Задев за пуговицу пальчик, недооткрыв любви магнит, пред ней зарозмаринил мальчик и спит. Острятся перламутром ушки, плывут полого плечи вниз, и волоски вокруг игрушки взвились. Покров румяно-перепончат, подернут влагою слегка, чего не кончил сон, — докончит рука. Его игрушку тронь-ка, тронь-ка, — и наливаться, и дрожать, ее рукой сожми тихонько и гладь! Ах, наяву игра и взвизги, соперницы и взрослый «он», здесь — теплоты молочной брызги и сон.

Или вот стилизация под восточное:

Не так ложишься, мой Али, Какие женские привычки! Люблю лопаток миндали Чрез бисерные перемычки, Чтоб расширялася спина В два полушария округлых, Где дверь заветная видна Пленительно в долинах смуглых. ………… О свет зари! О, розы дух! Звезда вечерних вожделений! Как нежен юношеский пух Там, на истоке разделений! Когда б я смел, когда б я мог, О враг, о шах мой, свиться в схватке И сладко погрузить клинок До самой, самой рукоятки!

И сам Кузмин, и его окружение понимали, что он каждую из двух русских революций сумел перевести в сексуальную революцию на свой манер: сделал гомосексуальную любовь не такой уж страшной для российского образованного общества. «Занавешенные картинки» вышли в 1920 г. в