Мартиролог. Дневники - Андрей Тарковский

Вчера на телевидении договорился о возможности послать телекс с просьбой о скорейшем выезде Ларисы в Рим.

Сегодня с утра тяжелые мысли лезут в голову — о Ларисе, об Андрюшке.

Решил не писать для итальянцев предисловия к «советскому» сборнику фантастики. Там «Мы» Замятина. Могу все себе здесь испортить одним неосторожным движением.

Настоящего не существует — есть только прошлое и будущее и, практически равное нулю во времени, состояние, связанное в человеке лишь с волеизъявлением, с действием, которое, пропуская будущее через себя, оставляет после себя прошлое. Математика, скорее всего, выражает не какие-то объективные законы мира, а законы человеческой психики, законы логики человеческого ума. Это, так сказать, игра ума, тем не менее находится в странно авторитетном почтении у так называемых точных наук — физики, астрономии и прочее. Очень странно. Какое-то удивительное противоречие, я бы сказал — заблуждение.

Виделся у Тонино с м[сье] Jacob, директором Каннского фестиваля. Во-первых, он сказал, что в Каннах в связи с 35-летием фестиваля двенадцати (а не пяти) лучшим режиссерам мира будут вручены особые почетные награды или дипломы что ли. Я — один из них, и меня спросили, могу ли я приехать в Канны на это торжественное вручение. Я ответил, что да, но что прошу их, по возможности, задержать известие о моем награждении. Во-вторых, мне предложили быть членом жюри. Я ответил, что вряд ли, т. к. я уже обещал быть членом жюри в Венеции, где в этом году жюри будет состоять из награжденных до сих пор «Золотым львом». В-третьих, они просили «Ностальгию» в Канны, на фестиваль. Мы с Тонино обещали. Я, в свою очередь, просил у них, будет ли возможность в этом году, пользуясь поездкой в Канны, встретиться с кем-нибудь из правительства Франции, имея в виду С[ергея] П[араджанова] и Тяпу. По поводу отдыха после фильма.

Но это потом, т. к. следует это очень серьезно продумать. А вдруг у меня от всего этого будет инфаркт? Второй? И как им объяснить причину? И надо ли это делать? Они обещали устроить эту встречу.

Как там дома? Сохрани их Господь…

Вдруг я испугался. А если среди двенадцати лучших режиссеров в Канне окажется и Вайда? Будет большой скандал: или меня заставят протестовать и отказываться от премии. Или никуда не ездить (ни в какой Канн), опять-таки протестовать и отказываться. Надо срочно выяснить список награжденных и посоветоваться с Тонино.

К вечеру, успокоившись, я решил, что надо все оставить как есть и не беспокоиться. Все обойдется. Даже если и Вайда, ну и что такого? В конце концов, ни конкурса, ни участия в фестивале — просто меня награждают этим званием одного из двенадцати лучших режиссеров мира, и никто мне не сможет помешать быть им. Единственное, что может быть, что мне не разрешат приехать в Канн. Это вполне возможно.

Разговаривал с Ларисой и Тяпусом. Он получил посылку и совершенно счастлив, малыш. У Лары настроение тоже получше: она требует у Шкаликова отправления в Рим и не хочет снова оформлять документы. Он настаивает, вроде бы, но на комиссию на «Мосфильм» ее тем не менее не вызвали. Встреча, которую мы так ждем, перенесена на пятницу, но Лариса думает, что она состоится на следующей неделе. Она сообщила также, что Юра Риверов договорился в Ленинграде насчет Неизвестного.

Дома, кажется, все в порядке. А Сизов в больнице. Кажется, инфаркт. Завтра надо дать ему телеграмму на студию. На студии слухи о том, что у него неприятности с Лотяну и Бондарчуком. Вернее, с их фильмами (?).

Вчера Тонино натолкнул меня на мысль (после разговора с итальянским «Гомоном») о французе Трентиньяне. Он удивительный актер, во-первых. Во-вторых, это не рядом лежащее шапочное решение.

Снова разболелись зубы и опухла щека. Я, кажется, сам научился делать себе операцию… Но в любом случае с зубами надо что-то делать: рвать, вставлять, лечить (?)…

Был неприятный разговор с Казати по поводу того, что «Гомон» собирается мне платить вдвое меньше суточных. Я возмутился и не согласился… Казати предложил мне вместо прикрепленной машины — подарить машину (?). (Обсудить с Тонино.)

Забыл дать телеграмму на студию, Сизову.

Самое важное и самое трудное — верить; ибо, если веришь, исполняется все, но искренно верить невозможно трудно. Нет вещи труднее: верить страстно, искренне, тихо…

Разобрал бумаги, оставшиеся здесь, в Риме, у Нормана.

Может быть вчера Лариса сумела попасть на прием к Y. Скорее всего, это произойдет на следующей неделе.

Что-то нет ответа на мои письма. Или рано?

Тонино говорит, что нужно быть очень осторожным с «Гомоном», потому что он выполняет, видимо, только запротоколированные и подписанные обещания.

С Тонино и Лорой были в гостях у Антониони в Спелло. Дом потрясающий, и стоил ему около 750 тыс. долларов. Прекрасный оливковый сад. Но в доме все чересчур вылизано, как в архитектурном проекте. Холодно.

«Мало того, что пространство, и время, и причина суть формы мышления, и что сущность жизни вне этих форм, но вся жизнь наша есть больше и больше подчинение себя этим формам, и потом опять освобождение от них».

Опять св. Антоний со своими искушениями. Опять одно и то же!

Итак, человеческая свобода обладает диапазоном, с одной стороны ограниченным злом, с другой — добром. Но я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь боролся, опускаясь, падая. Возвышение же всегда борьба.

Была встреча «Гомона» с RAI. Я думал, что будут решаться мои дела, но о них речи не шло: De Berti сказал, что пока «Гомон» не решит все вопросы со мной, он не подпишет контракта с «Гомоном».

Разговаривал с Москвой. Андрюша болен — утром температура тридцать девять. Бедный малыш… Лариса надеется, что встреча произойдет завтра в семь. Может быть… Что касается ее выездных дел, то большого начальства нет, а Суриков подтверждает официально, что все ее документы были готовы вместе с моими. Картина ясная — они что-то крутят. Не хотят, чтобы Лариса ехала ко мне. Очень беспокоюсь и скучаю по Ларисе. Господи, помоги нам соединиться!

Утром, позвонив Нарымову, узнал, что в Риме сейчас Хамраев и Михалков в связи с фестивалями. Кстати, на одном из них три моих фильма: «Солярис», «Зеркало» и «Сталкер».

Будущая леди Гамильтон, поначалу обнаженная, позировала в модных в свое время живых картинках.

Знаменитый Лобачевский был ректором Казанского университета, когда там стал учиться Лев Николаевич Толстой (≈1844—45 гг.).