Мартиролог. Дневники - Андрей Тарковский

Вчера прилетел в Рим. В одном со мной самолете летели Сизов и Бондарчук: у них сорвалась премьера «Красных колоколов» во Флоренции. На таможне в Шереметьеве был ужасный эпизод. Чиновник потребовал, чтобы я открыл чемодан, и он вытащил один из моих дневников и передал его помощнику, чтобы тот просмотрел его. (Оказывается, на перевоз рукописи должно быть специальное разрешение. У меня его не было).

Потом он отошел куда-то в сторону, и в этот момент помощник обнаружил совершенно неожиданно для меня в моем дневнике фотографию Солженицына с детьми. Я сказал (потому что они потребовали объяснения), что фотография здесь совершенно случайно. Он положил ее обратно и закрыл дневник. В это время (!) вернулся старший чиновник. Помощник ничего не сказал, промолчал (?!). Другой (старший) спросил что-то об «иконках». Я сказал, что ничего такого у меня нет, хотя, видимо, он видел мой крест в свой аппарат. Он тоже разговора на эту тему не продолжил. Везет!

Сегодня виделся на студии TV с Канепари, Де Берти, Росселлини и другими. Да, Фикера! Звонил домой. <…>

(Заснул.)

10 марта

Вчера разговаривал с Москвой. Лариса лежит, ей плохо. Вызывала неотложку. Когда я сказал Тосе о том, что я знаю причину, она ответила, что я неправ. Хотя я прав на сто процентов. Врачи не разрешают вставать в течение недели.

Я еще не верю своим ощущениям, мне кажется, что я вижу сон и вот-вот должен проснуться.

Разговаривал с Ларисой. Ей плохо. Говорит, что могут положить в больницу. О, Боже!

Говорил с Андрюшей.

11/12 марта

Сегодня был ужин с Сизовым и Бондарчуком, устроенный Pio De Berti. Как-то плохо стало. Душно.

Посол болен и примет меня на следующей неделе.

12/13 марта

Вчера забыл написать о том, что познакомился с Ангелопулосом и его женой. Впечатление какое-то неопределенное, не яркое.

Разговаривал с Ларисой, ей лучше. Сказала, что во вторник (если ей будет лучше), [идет] в итальянское посольство на ужин. Мои впечатления оправдываются (по поводу тяжелой болезни Ларисы). Разговаривал с Андрюшкой. Говорит, что получил три пятерки: по русскому языку и литературе.

Вечером видел Энрику и Антониони у Уго Амати — это новые мои знакомые, с которыми меня познакомил Тонино.

Получил несколько дней тому назад (в день приезда) от RAI: 7.111.82. 200.000

было: 200.000

400.000

истратил: -13.000 — лекарство, автобус, кофе (1 раз)

387.000

14 марта

Вчера переехал к Норману, заплатив:

за гостиницу -334.000

кофе и пр. -4.000

— 338.000

Осталось: +47.500

Ужинали у Донателлы. Армандо как-то постарел. Норман вчера заявил, что не сможет работать, т. к. у него много работы другой (?!).

15 марта

Сегодня получил «суточные» на март месяц — +2.300.000

И Норман вернул остаток: +1.840.000

+4.140.000

3.500.000 — В. di N.

Итого: 5.000.000

1.500.000

+6.500.000

В кармане ≈660.000

Разговаривал с Ларой. У нее полное нервное истощение. Приезжает Федя. В среду Лариса, кажется, идет на прием к Y. Разговаривал с Тяпусом: тот похвастался 5/4 по литературе, вернее, по-русскому языку.

Было интервью с Ронди. Он сказал мне по секрету, что мне летом собираются вручить какую-то правительственную медаль.

Мой милый Тяпус!

16 марта

Сегодня мотался по магазинам. Истратил ≈200.000. Купил подарки Андрюшке и отправил через Нарымова в Москву (поезд завтра): джинсы, зимние спорт[ивные] сапоги, четыре майки, четыре пары носков, рубашку, кроссовки, тренировочный костюм, будем надеяться, что все это уедет в Москву.

Ужинал у Тонино (у него сегодня был день рождения). Был Карло ди Карло, Антониони с Энрикой, Уго и я.

В Рим из Лондона приехал Ройя. Vediamo…[11]

Что-то там в Москве?

17 марта

Валерий Нарымов отправил с оказией мои вещи (дойдут ли). В субботу в 7.30 утра поезд будет в Москве. Завтра буду звонить в Москву.

«Я взглянул окрест — душа моя страданиями человечества уязвлена стала».

(Радищев. «Путешествие из Петербурга в Москву») 18 марта

С утра льет дождь. Сыро. Читаю Бунина. Как-то не хочется влезать в сценарий. Рано. С понедельника я с Пепе хочу поездить посмотреть натуру. Но прежде всего надо съездить в Портоново, к моей Владимирской Божией Матери. Кстати, хочу показать интерьер этой чудной церкви.

Вчера смотрел фильм с Джеком Николсоном. Драма с роковой любовью и убийством. Не нравится мне этот Николсон. Витрина. (Vetrina.)

Читаю Бунина — как сильно, прямо, правдиво. Любая фальшь убивает все живое в поэтической ткани. Тот же Распутин: полузнание, полуактуальная проблема, полулюбовь, полуправда. Бунин же целен, как монолит, и проза его нежна и сильна.

«На Московский я заходил в извозчичью чайную, сидел в ее говоре, тесноте и парном тепле, смотрел на мясистые, алые лица, на рыжые бороды, на ржавый шелушащийся поднос, на котором стояли передо мной два белых чайника с мокрыми веревочками, привязанными к их крышечкам и ручкам… Наблюдение народного быта?

Ошибаетесь — только вот этого подноса, этой мокрой веревочки!»

(Бунин. «Лика»)

Удивительно, почти цзен. Бунин в «Лике» пишет об Орле, о магазинах, о ресторанах с прекрасной сервировкой на террасе, о накрахмаленных скатертях, о лакеях во фраках и т. д. Господи! И это дореволюционная глушь! А что сейчас в Орле? Подумать страшно. Все разрушено, и руины тонут в грязи. Нищета и мрак. «Лакей — татарин во фраке с развевающимися фалдами»! Господи! Подумать даже как-то дико! Это на вокзале-то! В Орле!

«Как прекрасны бывают некоторые несчастные люди, их лица, глаза, из которых так и смотрит вся их душа!»

(Бунин. «Лика»)

«…Вошел в церковь, — уже образовалась от одиночества, от грусти привычка к церквам».

(Бунин. «Лика»)

Я чувствую в Бунине брата — и в этой ностальгии, и в этой надежде, и в этой строгой требовательности, которую люди недалекие называют желчностью.

Тяжелый разговор с Ларисой по телефону. Я понял, что она с кем-то говорила (с чиновником) по поводу ее отъезда, и ей сказали, что у нее не готов паспорт, что ее еще не оформляли. Лариса испугалась. Думаю, что пугаться рано, т. к. чиновник небольшой, в этой ситуации ничего не значит и всего боится. Суриков обещал ей выяснить все (посмотрим). В понедельник Лара пойдет на важную встречу. Она сказала также, что проблема эта уже каким-то образом где-то наверху обсуждалась или будет обсуждаться. Говорил с Тяпусом — он хорошо учится, мой милый мальчик. Я сказал ему, что послал ему посылочку. Лариса намекнула, что очень плохо с деньгами. Начала спрашивать о письмах зрителей, я ее перебил, что нет, мол, не надо, я же еще буду в Москве. В общем, как-то тревожно стало после этого звонка, но почему-то в душе уверен, что все будет хорошо. Не может не быть. Господь не попустит плохого.