Звери малой земли - Чухе Ким

его вперед, еще один камень угодил ему в ухо, и вот вопли толпы постепенно стихли. И он снова пустился в путь, шаг за шагом туда, где кончается дорога.

Эпилог

Море

1965 год

После того как смертный приговор привели в действие, оставаться в Сеуле было не в моих силах. Я уволилась из школы. Вернувшись домой, я поскорее собрала вещи. Практически все свое имущество я раздала соседям и кое-кому из учениц. Потом я сходила в сад и выкопала бриллиантовое колье и вазу. Оба предмета были упакованы в шелк и спрятаны в коробочки. Они были именно такими, как я их помнила. Изменилась только лишь я одна.

На поезде я отправилась в Пусан. По дороге наблюдала за тем, как меняются пейзажи за окном. Когда я сошла с поезда, солнце уже садилось над гаванью. Прямо у моих ног села шумная стайка чаек. А потом я услышала переклички кораблей, о которых мне рассказывал поэт. Показалось, что я наконец-то смогла вздохнуть полной грудью в первый раз с того дня. Но от Сеула я еще уехала недостаточно далеко. На следующее утро я села на паром до Чеджудо. Остров оказался совсем не такой, как материк. Даже море здесь другое. Вода у песчаных пляжей светло-бирюзовая. Вдали от суши она становится зеленой, как изумруды, и голубой, как сапфиры. В некоторых местах, где от утеса отступают черные обломки вулканической породы, волны приобретают сине-фиолетовый оттенок, словно они даже посреди бела дня отражают в себе ночное небо. В середине зимы, когда я прибыла на остров, вовсю цвели камелии с лоснящимися зелеными листочками. При малейшем дуновении ветра красные лепестки разносились по темным скалам или падали в море. В воздухе пахло солью и спелыми мандаринами.

Хисун нам всегда рассказывала, что Чеджудо – самое красивое место на свете. Я мало путешествовала в своей жизни, поэтому мне тяжело сказать что-то на этот счет. Но думаю, что она все же была права.

Я подыскала себе пустую хижину на берегу моря. На Чеджудо тогда было много брошенных домов – последствия беспорядков и вспышек холеры в 1940-е и 1950-е годы. Никто из местных не обрадовался мне. Впрочем, никто меня и не прогнал. Островные жители всегда сторонятся людей с материка. Все они говорили на каком-то своем диалекте, так что понять, о чем они перешептываются и хихикают, глядя мне в лицо, я не могла.

Первое, что я сделала, – рассеяла прах. Если бы у меня была возможность – я бы поискала родных Хисун. Но мы познакомились, когда я была еще ребенком. Я даже фамилии ее не знала. Я вышла с прахом на утес у моей хижинки. Ветер унес останки в море.

– Как вам здесь? Красиво, тетушка Дани? Рада вернуться домой, Хисун?

Ответом мне служили только завывания ветра.

С высоты утеса мне открывался вид на бухту, где ныряльщицы переодевались и отдыхали между погружениями. После нескольких дней колебаний я все-таки направилась к ним. От спуска вниз у меня кружилась голова, а ноги подкашивались.

– Хотела бы поучиться у вас нырянию, – заявила я женщинам без уверенности, что они меня поймут. Они что-то обсудили на своем диалекте, посмеялись и продолжили сушиться у костра. Одна из женщин кормила младенца, другая раздавала мандарины подругам. Кажется, они полагали, что я рано или поздно сама оставлю их в покое. Я повернулась, тревожась по поводу перспективы забираться обратно вверх по утесу.

– Как такую городскую даму, как вы, занесло к нам на остров? – раздался голос сзади. Я развернулась. Говорившая была одета в черные льняные штаны для ныряния. Белая рубаха не могла скрыть, что она была на последних месяцах беременности. Слова она выговаривала на плотном, ритмичном южнокорейском диалекте – она тоже явно была родом не из этих мест.

– Хочу стать ныряльщицей, – сказала я.

Она посмеялась от души:

– Первый раз слышу подобное! Тетушка, это не то занятие, которому можно научиться в вашем возрасте. В этих водах часто тонут люди. Вам бы стоило позаботиться о себе, тетенька.

Денег после продажи дома в Сеуле у меня было более чем достаточно. Единственное, что мне оставалось делать, – гулять целыми днями по острову. Как-то утром я направилась к укрытому снегом вулкану Халласан, который отлично просматривался с моего конца острова. На первый взгляд казалось, что он совсем близко, но после долгих часов ходьбы я все еще была от него на большом расстоянии. Наконец пришлось признаться себе, что я заблудилась и вообще глупо было с моей стороны пытаться добраться до горы без посторонней помощи. Каким-то образом мне удалось найти дорогу обратно к деревне, которую я распознала по знакомым деревьям и кустам. Там я и услышала стоны и вопли, раздававшиеся из огороженной хижины неподалеку.

Я забежала в дом и обнаружила там женщину в предродовых схватках. Это была та самая ныряльщица, которая отправила меня восвояси. В деревне не было ни души: мужчины ушли на лодках в море, а женщины отправились нырять.

Я попыталась вспомнить, что делала с Луной повивальная бабка. Если бы роды выдались тяжелыми, то я бы, вне всяких сомнений, не смогла бы оказать помощь. Но роженица была молодой и здоровой, как и произведенный ею в конечном счете на свет мальчик. Мне только и оставалось, что перерезать пуповину, вымыть малыша и уложить его матери на руки.

Наблюдение за морем наводит человека на глубокие думы. Многие дни я просто сидела на пляже, прижав ноги к груди, и предавалась воспоминаниям. Поначалу я плакала при мыслях о Чонхо и о последней улыбке, которую он подарил мне, пока его забрасывали камнями и вели в последний путь. Но чем дольше я всматривалась в бесконечные голубые волны, тем чаще мое сознание устремлялось к счастливым эпизодам моей жизни. Если уж быть совсем откровенной, то мне становится все сложнее вспоминать во всех деталях то страшное, что со мной произошло. От ужасов остались одни обрывистые образы.

Я вспомнила, что в ту ночь, когда мы с Ханчхолем окончательно разошлись, я заснула, не проронив ни слезинки. А вот во сне меня душили горькие слезы. Очнувшись, я с удивлением поняла, что мои глаза влажные. А вот что мы говорили друг другу в тот последний вечер – и чем он мне разбил сердце, – я вообще не могу вспомнить. Зато я вижу с предельной ясностью красивые мгновения. Вальс с тетушкой Дани, Луной, Лилией и Хисун. Мой первый выход на сцену