Коммандос из демиургов - Екатерина Казакова

Тройка юных демиургов собралась уходить, оставив в этом неприветливом месте своих старших братьев и бывший ужас одного из миров.

— Подождите, — взмолился брюнет. — Прочтите хотя бы Пророчество, — достав из кармана рваной куртки засаленный листочек, он с мольбой протянул его молодым людям.

Стараясь не прикасаться к записке руками, младшее поколение склонило головы и углубилось в чтение. Через минуту ночь взорвал гомерический хохот.

— Нет, ну такое могла написать только наш капитан.

— Да, у Дарьи точно извращенное чувство юмора.

— Ее стиль легко узнается!

— Вы прочли то, что тут написано? — в благоговейном ужасе прошептал брюнет.

— И расшифровали, и прочли, это же проще простого! — вытирая слезящиеся от смеха глаза, ответил старшина.

— А можете нам сказать? — с надеждой попросил коротышка.

Тройка бойцов переглянулась и хором ответила:

— Нет, мы хотим видеть ваши рожи, когда вы это прочтете.

С этими словами они беззвучно испарились, оставив своих братьев и одного бывшего Черного Властелина задыхаться от бессильной злобы.

— Ну и что мы будем делать? — досадливо сплюнув, спросил щербатый.

— А что мы обычно делаем? — поддев ногой отрубленную голову нечисти, задал ему встречный вопрос рыжий горбун.

— Пытаемся не дать нами перекусить? — ответил за него дистрофичный брюнет.

— Ну что, пойдем, поищем ночлег и жратву, а потом будем мечтать, как оторвем этой стерве и вашим дорогим родственничкам головы? — внесла контрпредложение резко очнувшаяся старуха и призывно тряхнула морщинистой грудью, просвечивающей из полуистлевшей рубахи. — Чур, я сегодня сплю с кем-нибудь из вас.

Троица испуганно переглянулась и со всех ног кинулась наутек. А вслед им неслось:

— Мальчики, не бросайте меня, я вам еще очень сильно пригожусь!

Бывшие демиурги, не сговариваясь, прибавили ходу.

В загсе одного небольшого городка, раскинувшегося на берегу Волги, шла торжественная регистрация брака. Дородная женщина с исконно русским именем Глафира Илларионовна произносила торжественную речь. Сотрудник, столь важный для каждой вступающей в брак пары, был облачен в лиловое бархатное платье, щедро расшитое розами из люрекса. Бывшие когда-то пепельными волосы искусно перекрасили краской «Огненный рубин». А пальцы, некогда приводившие в трепет заезжего студента консерватории, стиснули массивные перстни с крупными камнями, приобретенными ответственным работником в далекие советские годы по талонам.

Ей совсем не нужно было заглядывать в потертую бордовую папку, чтобы вспомнить слова. Они были заучены ею много лет назад, когда юная Глашенька пришла работать сюда по распределению, втайне мечтая поправить жилищные условия за счет государства. С тех пор утекло много времени, и теперь мало кто мог узнать в монументальной даме, говорящей басом, тоненькую девушку с задорным голосом, некогда переступившую порог этого славного учреждения.

Голос регистраторши гремел под сводами старинного купеческого особняка, а сама она внимательно разглядывала новобрачных и их друзей.

«Да, повезло очкарику, вон какую московскую фифу себе отхватил. Вот и зачем он ей? Тьху, а не мужик», — думала она и завистливо вздыхала.

«Нет, ну она явно чокнутая или порченая какая. Где это видано, чтобы такая красавица выходила за ненормального ученого? У него же на уме одни пробирки. И в деньгах она явно не нуждается, вон платье да туфли явно не на толкучке возле нашего вокзала куплены! Вот же повезло дураку-то, поди, и квартира своя у нее в центре имеется… Нет, точно, она беременная, а срок маленький, вон пуза-то и не видать. А может, она столичная журналистка и как-то узнала, что нашему умнику премия положена, вот и польстилась на нее, аферистка?» Все эти мысли были написаны на лбу добропорядочной матери троих детей и супруги запойного алкоголика Васьки Блин-Бодуна аршинными буквами.

Церемония шла своим ходом, лица молодоженов светились тихой радостью, а сотрудница загса изнывала от банальной зависти.

— Вон и друзья-то жениха, тьфу, голытьба. И костюмы-то лет двадцать назад из моды вышли, мы как раз Василию моему такой аккурат двадцать три года назад покупали, когда к его мамаше покойной на юбилей ходили. И ботиночки как начистили, чтобы никто не догадался, что они в них зимой и летом ходят. Рабы науки, что с них взять, зарплаты копеечные, за что, дураки, гробятся? То ли дело сторона невесты (тоскливый вздох), все, как на подбор, фотомодели. Кроме той лахудры крашеной. Вон стоит, как зэчка, наколками бахвалится, тьху, стыдобища. И чего в ней мужик-то ее нашел, стоит рядом, глаз с нее не сводит. Хотя, что это за мужик, если волосы у него крашеные, это не мужик, а так, одно название. То ли дело мужчина, что вон у окошка стоит, рядом с маленькой, на кнопку похожей, девчонкой. Ух, как зыркает, паразит, аж в дрожь кидает. Эх, была бы я помоложе…

Глафира Илларионовна еще много рассуждала бы о несправедливости мира, но пришло время молодым обменяться кольцами. На мгновение ей показалось, что пару окутало золотистое сияние, а над их головой вспыхнули звезды. Но она списала все на магнитные бури, которые второй день создавали ей головную боль и мешали наслаждаться любимым сериалом.

— Нет, все же красивая пара, — подвела итог летописец чужих судеб. Вон как друг на друга смотрят, дай бог им жизни долгой да детишек побольше. — В глубине души, давно превратившаяся в бездушную машину, регистрирующую факты чужого счастья, она все так и оставалась той Глашенькой, которая искренне верила, что замуж выходят раз и навсегда.

Впервые со дня сотворения мира жители Священной Дубравы готовились сочетать законным браком Первого наследника Дома Рассветных эльфов и простую смертную девушку. Ради такого случая эльфы разрешили людям и иным дружественным расам пересечь границы их Леса. Повсюду слышались шутки и смех, люди, недавно пережившие войну, бурно выражали свой восторг. Тем более что замуж выходила та, которая освободила их от многовекового ига Наместника тьмы.

А вот настроение эльфов было не очень. Как им не хотелось смешивать священную кровь перворожденных с простой человеческой, знают только Пресветлые звезды. В их душах царила тоска, умело скрываемая под вежливыми масками. Никто не должен знать, как плачут сердца детей Леса. И тяжелее всех было несчастному жениху. Как бы он хотел, чтобы этот день никогда не наступал, но время не останавливает свой стремительный бег.

Торжественно зазвучали виолы и скрипки, смолк гомон толпы, и сквозь арку из веток деревьев по ковру живых цветов начала шествовать русоволосая девушка. Ее вел за руку посаженый отец, король Ифарузар IV. Невеста, как и положено невинной деве, была вся в белом, на юном лице горел стыдливый румянец, а пушистые ресницы прятали волнение, плещущее в ее синих глазах.

Посаженый отец подвел ее к жениху, ждущему нареченную у Алтаря Любви, и передал ее холодную ладошку в руку будущего супруга. Она вся была переполнена любовью и радостью, он… он просто заледенел от горя. Как же ему хотелось, чтобы на месте этой невзрачной девицы с рыбьими глазами и тусклыми волосами была другая. Статная, с горящими жизнью очами, неукротимая, как ветер… Одна из тех, кто действительно принес мир и покой на его землю, а не эта самозванка. Но, увы, Боги и Звезды распорядились иначе, и он покорится их воле, ибо ни один сын Дома Рассветных эльфов не нарушал своего слова.

И вот уже на их головы возложили венки, а на руках появились брачные браслеты. Отзвучали слова ритуала, связавшего их жизни в одну. Позади был праздничный пир, и юная новобрачная с замиранием сердца ждала молодого супруга. А он стоял возле их дома, смотрел на звезды и никак не мог решиться переступить порог.

— Малыш, не тяни кота за причинные места, а иди и сделай то, что должен сделать. — Из темноты на дорожку лунного света вступила высокая девушка.

— Ты пришла за мной? — не веря своему счастью, прошептал эльф, с надеждой вглядываясь в лицо любимой.

— Нет, — гостья с виноватой улыбкой качнула головой, — я пришла сказать тебе, чтобы ты не рвал себе душу. У каждой победы есть своя цена, и кто-то должен заплатить ее. Так вышло, что выбор пал на тебя, имей мужество принять его.

— Но я не могу, понимаешь, не могу! Мне кажется, я предаю тебя, Эртистея!

— Сколько раз, Норафиоль О'хаишельн, я просила так меня не называть, — послышалось рассерженное.

— А мне все равно, как там тебя называют твои друзья, для меня ты всегда будешь Эртистея, что значит Сверкающая, — с отчаянием выкрикнул юноша и лихорадочным взглядом впился в свою недосягаемую возлюбленную.

И от этого взгляда, наполненного такими отчаяньем и безмерной любовью, в ее душе что-то дрогнуло. Она сделала шаг и, поцеловав эльфа в щеку, тихонько сказала: