Седьмая вода - Галина Валентиновна Чередий

он никак, гад, не кончался. Вот не напрасно я так терпеть все эти походы не могла. Какой псих захочет топать здесь, перескакивая бесчисленные промоины и упавшие деревья по доброй воле? Вслух я, конечно, и слова не сказала. Мне ли жаловаться, если Арсений идет и еще волочит меня за руку, страхуя каждый раз, когда я умудряюсь неудачно поставить ногу и почти готова рухнуть. И это при том, что не могла не заметить и его усиливающуюся бледность, и появление красноватых пятен на скулах. Таких, как бывают у людей, когда температура подскакивает до опасной черты. Это пугало меня не передать как, и поэтому я сжимала зубы и переставляла ноги, утирая пот и помалкивая. В конце концов, мы не в бескрайней сибирской тайге и должны по любому выйти куда-то, причем весьма скоро. Нудить «ну когда уже, когда» у меня язык не поворачивался.

— Васюнь? — обеспокоенно позвал Арсений. — Ты как? Привал или еще немножко?

— Не хочу я больше никакого привала, Сень, — ответила сквозь зубы. — Хочу асфальт! Когда выйдем на трассу, лягу и целовать его стану!

— Это негигиенично, малыш, — фыркнул Арсений. — Но ты всегда можешь поцеловать меня. В любом случае в отличие от асфальта я тебе отвечу.

В этот момент телефон Арсения подал голос, и я была просто таки счастлива, потому что это означало, что цивилизация стала ощутимо ближе. С того момента мы передвигались под бесконечный аккомпанемент звонков, на которые отвечал Арсений. Хотя большинство он быстро заканчивал одной и той же фразой: «Решим это позже!». Идти стало веселее, предчувствие близкого завершения словно придало новых сил, но и нетерпение уже тоже зашкаливало. К тому же те конструкции на ногах, что соорудил Арсений, местами сдвинулись и стали нещадно натирать, но я молчала, потому что понимала, что озвучить значит вызвать очередную задержку неизвестно насколько. А все более яркие лихорадочные пятна на скулах Арсения однозначно говорили мне, что время не наш союзник. Когда я наконец услышала сквозь деревья звук двигателя, то реально чуть не разрыдалась.

— Васюнь, тебе нужно чуть посидеть тут. Хорошо? — спросил посерьезневший Арсений, и я просто плюхнулась на землю, где стояла.

— Ты надолго?

— До трассы и обратно. Это не займет много времени.

Я привалилась спиной к стволу, провожая Арсения взглядом и утирая пот. Усталость, накопленная во время этого идиотского похода, кажется, дождалась момента, чтобы накинуться на меня. Было такое ощущение, что я больше вообще не смогу пошевелиться. И я так вымоталась, что на это совершенно наплевать. Все, очевидно, я сдулась окончательно. Поэтому, когда Арсений появился, мне не удалось встать без его помощи. Спуск по крутой насыпи к шоссе запомнился невыносимой болью в мышцах, хотя, по сути, Арсений практически волок меня на себе. На трассе впритык друг к другу стояли два джипа, и вокруг них человек шесть крепких мужчин, одетых в камуфляж и с более чем мрачными лицами. В другой ситуации я бы десятой дорогой такое сборище бруталов обошла от греха подальше, но сейчас готова была у каждого на шее повиснуть. Но даже для этого мои руки бы сейчас не поднялись. Плевать, что выгляжу я сейчас как натуральное пугало, плевать на их изучающе-сочувственные взгляды. Конечно, никаких вежливых представлений не последовало, меня стремительно и без разговоров практически запихнули в салон.

— Боже, я в раю, — пробормотала, оказавшись на заднем сиденье одной из машин. — Какой кайф с этим может сравниться?

Арсений уселся рядом, и мы тронулись. Он наклонился вперед и о чем-то тихо переговаривался с сидящими впереди мужчинами. Я не хотела даже смотреть в окно, потому что там все еще был проклятый лес, и поэтому просто привалилась к двери и почти мгновенно отключилась.

ГЛАВА 28

Арсений.

Всегда знал такую простую вещь, что слышим мы частенько не то, что нам на самом деле говорят, а то, что хотим или готовы услышать. Но никогда не думал, что недопонимание, вызванное несколькими фразами, сказанными в раздражении, может обладать столь долгоиграющими последствиями лично для меня. Хотя чему удивляться? Во всем, что происходило и происходит между мной и Василисой, не было, нет и, возможно, не будет ничего умеренного, способного уместиться в общепринятые рамки. Вечно время мы умудрялись все довести до крайности. Ладно, согласен, больше это я отличался. Но она была как катализатор для меня. Во всех остальных аспектах жизни и взаимоотношений я уже давно научился принимать взвешенные решения, тщательно обдумывать последствия и искать компромиссы. Но не тогда, когда это хоть как-то связано с Василисой. Как только дело касалось ее, в меня как бес вселялся, и в мозгу оставалась одна извилина, и та прямая. И даже во время этой нашей светской беседы на ходу я пару раз чуть не сорвался. Хотелось заорать, встряхнуть ее от нахлынувших обиды и гнева. Причем гнева на себя. За то, что не предугадал, не рассмотрел, не предотвратил, переборщил, пер буром там, где стоило подкрасться на мягких лапах… За то, что не смог скрыть вспышку злости и разочарования, увидев ее практически вылетающей из подъезда и не желающей даже взглядом со мной встречаться. Но чего уж там. Я сам тем утром пребывал в раздрае на грани паники. Оглушен и дезориентирован. Состояние из разряда «еще понятия не имею, чего хочу, но точно знаю, как не хочу». А теперь при мысли о том, как себя чувствовала Василиса тогда, нутро начинало болеть так, словно кто душу на кулак беспощадно наматывал. Хоть вой.

Зато как же хорошо, что время метаний и сомнений прошло. Честно сказать, никогда не думал, что принятие окончательного решения принесет такое чувство облегчения и внутренней свободы. Такое впечатление, что тучи над морем разошлись, горизонт стал кристально чист, и ты в этой идеальной прозрачности абсолютно четко можешь рассмотреть свою конечную цель. Да, до нее еще махать веслом и махать, да, ты не видишь ее во всех мельчайших деталях и да, по пути могут оказаться подводные камни, вполне способные пустить тебя ко дну. Но это уже преодолимые частности разной степени сложности. Главное — я хочу, чтобы Василиса с этого момента и на бесконечно длительный срок стала частью моей жизни. И это не то примитивное «хочу», когда она нужна мне каждую ночь голой, потной и выстанывающей мое имя. Нет, это какое-то гораздо более объемное «хочу», вот прямо охренеть, насколько большее всего прежнего. Такое, которое не становится меньше или незначительней с годами, или когда страсть