Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1 - Альманах

«Еще четыре месяца, и ребенок, столь желанный до случившегося кошмара, явится на свет. И она будет одна радоваться его рождению. Интегристы выпустили кровь из ее мужа. Надругались над ней, полагая, что запятнают ее на всю оставшуюся ей жизнь. Но не сумели умертвить в ней ее ребенка. Она не сделает им такого подарка. Неужели люди верят им только потому, что они носят бороду и традиционную одежду! Большинство из них столь же ловко владеют религиозной риторикой, сколь и современной техникой. Теперь и компьютер, и нож – их орудия. Они оккупировали все стратегические места в государстве и даже в международных организациях. И это не мешает им сеять смерть, идти вперед воплощением самой смерти. “Ты будешь жить, – угрожали они ей, измываясь над ней. Но ты будешь запятнана навсегда. И мать твоя, и отец твой, и все твои родственники…” Но Хайба значит “чистая”, по-арабски. И сейчас она слышит в себе биение новой жизни… Чудом ребенок пережил кошмар, случившийся с ней. Плод бесконечной любви оказался сильнее смерти» (с. 11-12).

«Друзья уговорили, умолили ее покинуть Алжир. Самой же ей хотелось уйти в партизаны и убивать одного за другим своих палачей… Но это означало бы и рисковать и своей, и жизнью ребенка. И если бы она пошла по пути мести, то выбрала бы тот же путь, по которому шли ее мучители… И она выбрала дорогу изгнания. Франция стала ей приютом. Ведь те, кто мучили ее дочку, тешились над ней самой, орали, что она – “продажная тварь”, что “прислуживает французам”, – так разве не сюда ей была прямая дорога? Она выстрадала свое право жить теперь на этой земле…» (с. 12-13).

«Ты заново начнешь свою жизнь. У тебя там есть друзья, близкие тебе люди. Ты там училась. О тебе позаботятся. С твоими-то знаниями и дипломами, ты там легко устроишься на работу, – увещевали ее другие…» (с. 13).

«Самое трудное – это было привыкнуть к тому, что просыпалась в пустой постели, что некому было сказать: “Здравствуй, это я!”, – когда открывала дверь, возвращаясь в дом, опустошенный смертью. Притрагиваться к вещам мужа и дочери… Как забыть детскую, залитую кровью ее ребенка, растерзанные ими игрушки, разорванные книжки, кроватку, где девочку пытали и насиловали у нее на глазах?! Сострадание и жалость в глазах других ей тоже были невыносимы. Точно так же, как идти в морг для опознания обезглавленного тела своего мужа… Как невыносимо было спрашивать саму себя, видя живыми своих друзей: за что? Почему убили именно ее дочь и ее мужа?…» (с. 13-14).

«Почему-то вспомнились слова Шехеразады, которыми начинала она свои повествования: “Это история столь необычна, столь глубоко засела в моей голове, что могла бы послужить уроком тому, кто жаждет знания…”» (с. 15).

«Драма случившегося жила в ней. Как жил ребенок, в ожидании своего рождения. Отвратительное и невинное, грязное и чистое, – все это вместе теперь уживалось в ее теле, питалось ее жизнью…» (с. 17).

“Ну и пусть теперь я сама умру с голоду! – думала Хайба, закрывая дверь ломбарда. – Пусть останусь без копейки!.. Скорей бы уснуть, забыть…” Не слышать, как бьется в ней жизнь того, кому предстоит родиться без отца…

…Иногда звонил телефон… Но зачем с кем-то говорить, рассказывать о себе, повторять все снова и снова. Лгать. Всегда. Ведь все приветствия друзей и друзьям начинаются со слов: “Слава Аллаху!..” “Да, да, слава Аллаху, я еще жива. Да, да, слава Аллаху, беременность протекает нормально… Нет, нет, мне ничего не нужно”. Зачем беспокоить друзей и близких? Теперь они уже ничего не могут сделать для нее. Они были рядом с ней после резни. Спасибо и за это. Но не следует теперь цепляться за них, портить им репутацию. Ведь все равно в их глазах, даже если это скрывают, она стала опоганенной, словно чумной: фанатики-мерзавцы не только сеют смерть, они сеют и сомнение в душах людей. Превращают жертв своих в виновных, а порой и в палачей…» (с. 17-18).

«Вспомнила о своей первой встрече с Абд эль-Вахабом, когда они учились в столице, в Алжирском университете, как многие молодые люди ее поколения… Он тогда уже был на последнем курсе медицинского факультета, а она – на первом. Оба они были из хороших семей, и, когда решили объявить о своей помолвке, родственники приветствовали их будущий брак и были очень щедры во время свадьбы… Жизнь осложнилась, когда молодые перебрались в Оран… Теща и свекровь почти не покидали их дом, бесконечно что-то советовали, надоедали своими распоряжениями, вмешивались во все…

Рядом с этими матронами Хайба чувствовала себя маленькой девочкой. Все, что она делала, подвергалось суровой критике прежде всего ее матерью, которая не прощала ей малейшей оплошности. Хайба думала даже порой, что мать просто завидует ее счастью. Ну а свекровь, видимо, никогда не простит ей, что она “похитила” ее сына. Когда обе матери приходили к ним “на чай”, слышались одни и те же упреки: “Ваши друзья и наставники, когда едут за границу, то привозят всякие ценности, украшения, домашнюю технику. А вы, – только бумагу для пишущих машинок, да книги. Вот и всё ваше богатство! Ваши сундуки уже полны книг!”… Теперь, вспоминая о ссорах со свекровью и о подаренных ей к свадьбе “драгоценностях”, Хайба не могла удержаться от крика: “О Господи! Ведь мы уехали в Оран на работу, чтобы остаться там наедине! Сбежали от родных! Не закрывать же дверь перед их носом! Проклятый город! Мы думали, что теперь между нами и ними – пустыня! Но и здесь нашу жизнь пытались испортить!.. А уж эти “драгоценности”, о которых мне неустанно напоминали, говорили, что “они стоят миллионы”, что на них можно замок построить! Ломаного гроша не стоят они! Да и то в самом дешевом ломбарде для бедных…”» (с. 19-23).

« …Иногда им удавалось остаться одним в своем гнездышке… Старухам ничего не оставалось, как изливать свои жалобы друг другу во внутреннем дворе их дома… Муж как-то тоже дал выход своему гневу: “Больше не могу слышать ничьих проповедей! Неужели не видно, во что превратилась вся страна?! Можно подумать, что все превратились в безграмотных нуворишей! Повсюду – искусственные цветы и растения, вместо природных жасмина, сирени и мимозы! Повсюду эти механические игрушки, купленные в дешевых кварталах Парижа! Все заменили и подменили, как будто нет у нас ничего своего, драгоценного! Все, что – алжирское, теперь в помойку? Они же разрушают страну! И она когда-нибудь взорвется, уверяю тебя…”

Это было время, когда он еще посмеивался над “тиранией” их матерей и легко критиковал новый образ жизни в стране, который они так и не усвоили, а матери и порицали их за это… За то, что нет у них счета в заграничном банке, роскошной мебели, многоэтажного дома, шикарной немецкой машины… Он говорил: “Но ведь и в паломничество к святым местам, в Мекку, многие алжирцы направляются сегодня зачастую затем, чтобы получить там деньги и продаться афганским боевикам! А остальные набрасываются, как голодные из пустыни, на саудитские магазины, принадлежащие американским или японским торговцам. Я своими глазами видел все это, когда был там в командировке в Саудовской Аравии. Куда бы ни ехали алжирцы, везде они только и думают о тряпках и железе! Вещизм!!” Хайба, слушая его, бормотала слова старинной арабской мудрости: “На деньги покупают и зерна несчастья, и горя…” И тогда еще оба они припомнили рассказ старого учителя, одного из первых “франко-мусульман”, – араба, получившего французский диплом о высшем образовании еще при французах… Когда он вернулся в родную деревню с этим дипломом, праздник длился семь дней и ночей… Земляки называли его “Господин Учитель!”… А вот недавно, когда тот снова, на старости лет, захотел посетить родную деревню и шел по улицам своего детства, услышал вдруг, как одна женщина грозила своему сыну: “Если ты ничего не будешь делать, то и станешь никем, каким-нибудь жалким учителем, так и останешься бедняком, без денег!”…

“Вот так и мы, – сказал ей муж. – Со временем нас будут порицать не только наши матери, что мы не умеем жить…” Но тогда он торопился на какой-то конгресс. И она утешила его: “Главное сейчас думать о том, что у нас есть, о нашей будущей дочке, она ведь уже подает признаки жизни. Вот, послушай, дай руку!…” Но муж все-таки сказал на прощанье: “Я теперь сожалею, что отказался по твоему совету уехать на работу в Штаты. А ведь мне предлагали хороший пост…” “Но ты ведь и сам знаешь, – ответила она, – что не сможешь и дня прожить без своей страны!.. Даже когда мы жили и учились два года во Франции, разве ты не слышал постоянный зов родной земли? Разве не он заставил нас вернуться?..» Она подумала тогда после его отъезда: “Наша будущая дочь увидит жестокий мир… Сама Душа Алжира в опасности. И если ничего не изменится, настанут годы с запахом свинца и крови”» (с. 24-28).

«Свекровь все спрашивала сына, на сколько дней он останется во Франции. “Я тебе уже пятьдесят раз сказал: я уезжаю в командировку. На 10 дней”. Тогда его мать воскликнула: “Там, говорят, делают прекрасное приданое для новорожденных. Ты должен купить все для своего ребенка! Ну и, конечно, норковую шубку для своей женушки или какое-нибудь украшение от Картье…” Хайба, еле удерживаясь, объясняла: “Ваш сын едет за границу по работе. Мы – служащие, а не контрабандисты или дети генералов, превратившихся в бизнесменов…” “Да, конечно, – отвечала ее мать. – Он – хирург, ты – гинеколог, мне это известно. Нам вас никогда не понять. Можно подумать, что не я тебя родила”. И Хайба не сдержалась, думая о том, что мать родила ее на свет не для того, чтобы радоваться жизни и свободно дышать: “Лучше бы я осталась в тебе, лучше бы ты задушила меня своим телом, как это делают здесь многочисленные матери, когда у них рождаются дочери!”…