СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

В игры играть было неинтересно, а мультфильмы казались скучными. Мысли все время возвращались к увиденному, в новостях, к дневному смутному сну и неясной тревоге за мать. Он лежал на своем мягком ложе и обдумывал случившееся, рисуя в воображении свою маму. Вот она в медблоке прикрепленном к огромному марсолету летит над пустыней. А вот в операционной, в маске. Постепенно его глаза закрылись, а мысли перешли в сон. Сон немного беспокойный, но крепкий. Немного позже Сенин отец аккуратно раздел его и, укрыв одеялом, выключил свет в комнате. Но Сеня не почувствовал этого во сне. Не проснулся он и когда пришла мама. Поздним вечером. Не слышал как она обессилевшая, поддерживаемая отцом зашла в квартиру. И не почувствовал ее слез на своей щечке и ее острожных поцелуев. Не видел ее темных полных боли глаз. Не слышал как после, она шепотом, тихо плача, рассказывала хмурому отцу что там, в Черных скалах, пережила. Как работали реанимационные и хирургические бригады в медблоках. Как спасатели, взрослые крепкие мужчины, не сдерживая слез, приносили в медблок детские тела. Им уже давно, нечем нельзя было помочь. Но они все равно надевали на них кислородные маски. А она не проронила ни слезинки, потому что было нельзя. И если бы сдалась – то не смогла бы работать, не смогла бы помочь тем, кому еще можно было помочь. Они еще долго стояли, обнявшись над маленьким Сеней. Шестилетним марсианином Арсением Черненко. И вместе думали о сыне. Которому уже давно снились яркие сны о зеленом Марсе.

Санин Дмитрий

459: Полчаса Города-Леса

Эта удивительная история произошла три года назад, в сентябре 2061. «Удивительная» – потому что никогда я больше не испытывал такого удивления.

Был обычный рабочий день. Часы показывали 13:45, пора было идти обедать. Я освободился первым, погасил тач-зону и подошёл к окну, в ожидании, пока остальные тоже выйдут из конвейера. Настроение было приподнятым: я очень качественно потрудился за утро, размотал целых три Q-противоречия (притом довольно элегантно размотал) и дал несколько хороших пасов ребятам. Отчего ощущал зверский аппетит и несравнимое ни с чем чувство не зря прожитого дня.

За окном светило неяркое осеннее солнце. Только солнце – Зеркало не работало, лишь чуть виднелось в небе, огромным белёсым четырёхугольником. А небо было синее-синее, с короткими росчерками реактивных следов, и лес внизу был как на ладони. Он тянулся до самого Финского залива – местами зелёный и рыхлый, местами ослепительно-жёлтый под солнцем, как флуокартина. Когда я был мальчишкой, лес только-только начал наступление на город, робко захватывая окраины. А теперь среди безбрежного леса виднелись лишь несколько каменных островков исторического центра. Остальное лес поглотил – оставил только крыши зданий, линии СКОРТ, да торчали из леса там и сям одинокие башни заводов. И тянулись по небу ровные вереницы вертолётов, на разных эшелонах.

Ребята задерживались: что-то ещё гоняли по цепочке. Паша подпер лоб левой рукой и небрежно крутил правой в тач-зоне. Калью погрузил в свою тач-зону обе руки и сосредоточенно моргал белёсыми ресницами, глядя в С-монитор. А практикантки Оля и Таня сидели ко мне идеально ровными спинками – то есть личиками к Калью – и, готов поручиться, постреливали в него глазками. Нравится им у нас; и дело тут не в радостях совместного творчества, а в нашем обстоятельном викинге. Шерше, так сказать, ль'ом.

Я немного размялся. Несколько раз присел с выпрыгом, потом слегка погонял тень, загнал её в угол и повышиб из неё все перья. В качестве тени я представил себе бессовестного Калью. Дело, разумеется, не в практикантках Оле и Тане – не в моём они стиле абсолютно – но в конце-то концов! Это из-за него я страдаю от голода. Он не торопится по причине неторопливости; девочки ни за что не выйдут раньше него; а Паша не торопится вместе со всеми.

Ожидая ребят, я подумал, что хорошо бы сегодня съесть ухи. Знакомые мои в большинстве при слове «уха» скучнеют и бормочут про «невкусную варёную рыбу». Не любят они супов. Не понимают, несчастные, что правильно приготовленный суп стоит хорошего шашлыка. А уж уха… Сытная, с наваристой юшкой, дух от которой поднимается к небесам из ложки… Золотая, жирная, с зелёным лучком сверху. Чтоб двумя тарелками – до состояния полного философского удовлетворения. И к ней хлебца белого, разогретого с чесночным маслом… У меня заныли жевательные мускулы. Пришлось ещё немного поколотить тень бессовестного Калью. Интересно, почему в столовой не готовят нормальную уху? Дома – пожалуйста, на рыбалке – пожалуйста, в «Золотой Рыбке» – пожалуйста, а в столовой – никак, только рыбный суп. Даже если этот рыбный суп и называется звучно «Уха ростовская» или даже «Уха по-царски с садковой стерлядью». Опять же: почему дома цыплёнок табака – приличное блюдо, достойное гостей, а в столовой это же, в сущности, блюдо под названием «кура жареная» – достойно только того, чтобы съесть и забыть? Машинная готовка? Но в «Золотой Рыбке» тоже машинная готовка. Специфика больших объёмов?

Я посмотрел вниз. С Феодального показался автобус, совсем крошечный с нашей высоты: он осторожно завернул на Капиталистов и скрылся среди деревьев.

Раздался звонкий щелчок: Калью погасил тач-зону. Ну наконец-то! Я был готов его съесть. Щёлкнули тач-зоны девочек. Последним вышел Паша.

— Не бей нас, Слава, — сказал он. — Не могли отложить. Зевсу-Громовержцу срочно потребовалось.

Ну, это святое. Громовержцев подводить нельзя. Кто Громовержца обманет – тот Гитлером станет. Мы вывалились из цеха.

— Может, до «Золотой Рыбки» дойдём? — предложил я. — Погода отличная… Брат Митька помирает, ухи просит. Калью подтвердил:

— Да, погода отличная. Можно дойти до «Золотой Рыбки».

Девочки переглянулись и романтически заблестели глазами. А Паше было всё равно.

Но увы, в «Золотую Рыбку» мне идти не пришлось. Позвонил Олег, по категории «экстра». Он был бледен до прозрачности. Волосы его почему-то мокро слиплись.

— Старик, привет! — Олег вымученно улыбнулся. — Помоги, пожалуйста.

— Что случилось?

— Нижнюю конечность ухитрился сломать.

— Ух…

— Ничего, жить, говорят, буду. Но в два часа должна прийти группа школьников на профориентацию. Встреть их и поводи по заводу, вместо меня, а?

Я слегка растерялся. Дело было, разумеется, не в ускользающем обеде. Просто водить школьников по заводу – это я не умею, совершенно не готов. У меня же нет никакой педагогической подготовки! Что им говорить?! И вообще я не оратор – слушать больше люблю, а не говорить, не моя это стихия.

Но помощь – дело святое. Я показал ребятам жестами, что обедать уже не иду. Они почему-то сделали виноватые лица.

— Встречу. А что им говорить?

— Да ничего специального. Покажи им брейн-конвейер, расскажи, как работает, в общих чертах. Это же дети – говори с ними просто. Обязательно дай самим попробовать, что-нибудь из «лапши» дай. Главное – постарайся заинтересовать, в этом весь смысл мероприятия. А то эти оболтусы всё в Пространство рвутся, приключений ищут – объясни, что у нас интереснее.

— Хорошо, — пообещал я. — Выздоравливай. Мы распрощались.

Чёрт. Легко говорить «говори с ними просто»! И ещё раз – чёрт! Что я им скажу?

Часы показывали уже 13:51. Я вспомнил автобус под окнами: это явно приехали они, и заторопился к северным лифтам.

Первый приступ нежелания перемен миновал, и я уже примерно представлял, как начать. Наверное, начать надо с «Интересной профессии-2060». Хотя нет – зачем этот формализм? Просто сказать: мол, раз цель жизни – прожить интересно, то у нас с этим порядок. Да, именно так. А дальше – по-свойски.

По пути я наткнулся на Громовержцев – они оккупировали вестибюль. Так и подмывало подойти, похвастаться перед Зевсом-Громовержцем моим утренним разворотом подгрупп – но я, разумеется, удержался и почтительно прокрался мимо, на цыпочках. Величественное это зрелище – Громовержцы дуэтом за работой. И дело даже не в их титанической внешности. Просто когда они работают, кажется, что само время вибрирует и сгущается вокруг их громадных лбов, и в воздухе слышен тяжёлый гул от напряжения их мыслей. Зевс-Громовержец, по обыкновению, восседал на подоконнике, держа голокарту на манер книги. А Индра-Громовержец, опять же по обыкновению, бесстрастно восседал в кресле, приопустив веки, пыхтел трубкой. Пахло ароматным табаком. Громовержцы не удостоили меня вниманием – гоняли какую-то задачу. Судя по разветвлённым диаграммам на голокартах, что-то Q-ёмкое. Надо бы осторожно показать их школьникам – пусть посмотрят, что такое дуэт титанов…

Школьников оказалось аж сорок человечков, с ними завуч – нестарая ещё дама, невысокая, в строгом костюме, с идеально уложенными волосами и профессионально-зычным контральто. При звуках этого контральто мне рефлекторно захотелось построиться парами и взять в руку флажок. А школьники оказались слегка постарше, чем я предполагал – восьмиклассники. Нежные пушки под носами у парней, наточенные глазки у девчонок. Ничего себе – «дети»!.. Самый зловредный возраст. Противное гоготание, малопонятные мне словечки… Отдельные экземпляры вызывающе отгородились от мира вирточками. А одна оторва с ярко светящимися синими патлами принялась смущать меня взглядом. Глаза у оторвы были синие-синие, романтические и загадочные. А ноги – длинные и загорелые, торчащие из легкомысленных шортиков. А ещё на ней был синий свитерок с огромным свободным воротом. Вот уж не думал, что свитер может быть легкомысленным… И вообще оторва была довольно хорошенькая, только излишне яркая. А над губой её играла крошечная голотатушка-«шведка». Я мельком подумал, что уже начинаю брюзжать на молодёжь.