Две дороги - Василий Ардаматский

Заимов смотрел, как слушают обвинительное заключение сидевшие в зале люди. «Сладенький» изо всех сил старался изобразить на своем смазливом лице серьезность и возмущение. Он то поднимал брови вверх, то сводил их к переносице, то закусывал нижнюю пухлую губу. Сегодня вечером он будет рассказывать дворцовым дамам о том, как на его глазах судили генерала-шпиона.

Выпуклые глаза генерала Никифорова смотрели прямо перед собой слепо и отрешенно. Он не слушал судью. Зачем ему? Он же это обвинительное заключение, наверное, сам редактировал.

Анна смотрит на председателя. Лицо сосредоточенное — будто боится слово пропустить.

Сражение Заимова с судом началось еще до начала процесса. Сразу после получения в тюрьме обвинительного акта он написал свой ответ на него:

Г о с п о д а  с у д ь и.

Я не признаю себя виновным в преступлении, приписываемом мне обвинительным актом. Прошу при судебном разбирательстве использовать следующие доказательства:

I. Протоколы допросов в дирекции полиции.

II. Допустить и призвать в качестве свидетелей следующих лиц:

1. Военного министра господина генерала Михова.

2. Инспектора по вооружениям господина генерала Русева.

3. Начальника штаба войск генерала Лукаша.

4. Инспектора артиллерии полковника Георгиева.

5. Начальника разведки военного министерства полковника И. Георгиева.

6. Генерала в отставке Саву Сазова.

7. Мастера Марко Пирумова (ремесленника).

III. С целью установить мое материальное положение прошу получить справки:

1. Софийского народного банка о том, что мой долг составляет 200 тысяч левов.

2. Страхового общества «Балкан» о том, что моя задолженность 70 тысяч левов.

3. Районного банка о том, что я отдал в залог свою пенсию, получив за это 40 тысяч левов.

4. Болгарского земледельческого банка в том, что у меня долг ему 40 тысяч левов.

6. Третьего софийского нотариуса в том, что у меня долг по ипотеке в 200 тысяч левов.

IV. Разрешить мне использовать свидетелей обвинения.

София, 20 мая 1942 года

Зачем ему в качестве свидетелей понадобились столь высокие военные сановники? Разве он может от них ждать хоть слова в свою защиту? Конечно, нет. Они ему нужны совсем для иной цели. Когда он составлял список свидетелей, он помнил блистательный бой Георгия Димитрова с сановным Герингом на суде в Лейпциге. Однако надежда, что судьи не разгадают его замысла, у него была слабая. Но если разгадают, пусть знают, что он готовится к сражению с ними по самому высокому счету.

Судя по обвинительному заключению, его противники понимают свою задачу упрощенно. У них в руках улики, которые дают им основания надеяться свести все дело к самому вульгарному шпионажу, — суду надо будет только публично подтвердить уже известные факты. Но теперь им предстоит нечто более трудное — не дать вовлечь суд в исследование самого понятия государственной измены. В обвинительном заключении неосторожно говорится о симпатиях обвиняемого к русским и о его антигерманских настроениях. Это дает ему даже чисто формальное право высказать все, что он думает о нынешней гибельной политике болгарских властей. Впрочем, он сказал об этом и без всякого повода. Суд обвиняет его в государственной измене, и, объясняя, почему он не признает себя виновным в этом, он неизбежно должен говорить о своем понимании патриотизма. Его патриотизм исключает возможность считать изменой тревогу за судьбу России. В такой измене можно обвинить подавляющее большинство болгар. И судьи не могут не понимать, что ему гораздо легче объяснить и оправдать свои симпатии к России, чем им свои к фашистской Германии.

Наконец, его обвиняют в том, что он получал какое-то денежное вознаграждение, — составители акта, по-видимому, не могли себе представить, что даже тут могло обходиться без корысти. Долговые справки из банков помогут ему опровергнуть и это обвинение.

Младенов закончил чтение обвинительного заключения. Он торопливо отложил его в сторону и, взяв со стола другую папку, объявил, повысив голос:

— Зачитываю свидетельские показания господина Флориана.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Флориан!

Заимов прикрыл глаза, и перед ним, в который уже раз, в мельчайших подробностях возник тот вечер — 16 марта, когда он впервые увидел этого человека.

Быстро сгущались сумерки. С делами было покончено, и он уже собирался домой. В кабинет зашел Марко Пирумов — работник его конторы, изготовлявший упаковочные коробки для магазинов. Его торгово-посредническая контора «Славянин» занималась и таким коммерческим делом. Марко был типичный мастеровой, простой, честный человек, которому Заимов доверял, хотя и не посвящал его в свои тайные дела. Он вообще считал мастера человеком, далеким от всякой политики.

Вот и тогда мастер зашел сказать, что магазины перестали брать коробки («нечего в них упаковывать») и что подвал конторы завален ими.

Заимов ответил, что рано или поздно торговля в стране наладится и коробки пойдут в ход.

— Вы действительно думаете, наладится? — поднял густые брови Пирумов, внимательно смотря на него глубоко запавшими черными глазами.

— Все наладится в свое время.

Пирумов ответил угрюмо:

— А по-моему, все катится в пропасть... и мы с вами тоже.

— Нельзя так мрачно смотреть на будущее.

Некоторое время Пирумов сидел, опустив голову, и вдруг выпрямился, достал из кармана мятую бумажку и протянул ее собеседнику.

Это была листовка коммунистов. Вверху листовки крупными буквами: «Спасем Болгарию от национальной катастрофы», и внизу подпись: «ЦК Болгарской компартии». Заимов знал эту листовку — еще на прошлой неделе кто-то положил такую же в его домашний почтовый ящик. Листовка беспощадно разоблачала предательскую политику продавшегося Гитлеру правительства и звала болгарский народ к активной борьбе с фашистами, звала спасать свою страну от национальной катастрофы. Листовка пришлась ему по душе, он и сам, особенно после поражения немцев под Москвой, все чаще думал, что настала пора более смелого обращения к народу. Болгария уже не та, что была полгода назад, когда первые успехи немцев повергли в апатию даже честных людей.

— Что же вы думаете об этом? — спросил он, возвращая мастеру листовку.

— Кабы знать, что делать, — неопределенно ответил Пирумов.

— Хорошо уже то, что вы хотите знать.

Пирумов улыбнулся.

— Один лысый бобыль всю жизнь хотел жениться, да так и не узнал, как это делается.