По запаху крови - Алексей Ворон

Я поднял на него глаза. Он впервые назвал меня другом, а ведь, если не считать того, что в Антилле мы спасли друг другу жизни да однажды вместе напились, между нами не было ничего, что позволило бы называть это дружбой. да и какая дружба могла быть между мной и Королевским друидом? Я и видел-то его всего несколько раз, даже сюда, в Каершер, он наведывался не чаще чем раз в два-три месяца. Теперь-то я знаю, что Гвидион предчувствовал, сколько нервных ниточек свяжут наши души в будущем. Мой добрый друг, дающий людям ложные надежды, какую плату с тебя потребуют боги за наши обманутые сердца?

— Разве не мог ты помочь ей, разве не видел, что она давно больна? — спросил я.

— Конечно, видел и уже давно делился с ней своей силой, поддерживая в ней жизнь. Она должна была умереть еще тогда, в Поэннине, когда лихорадила после падения в озеро. Я не смог ее вылечить и просто отдавал ей половину той жизненной силы, которая была у меня. Но беременность отняла у нее последнюю энергию, и я уже ничего не смог сделать, — он растерянно покачал головой.

Но мне нужен был виновный, кто-то, на кого можно было возложить ответственность за мои горести. И я зло процедил сквозь зубы:

— Наследник получен, Морейн больше не нужна, да?

Гвидион откинулся, прислонившись спиной к столбу, служившему подпоркой крепостной стене, и сказал:

— Горе лишило тебя рассудка, волк. Я заплатил за ее жизнь собственной силой и здоровьем. Я слаб и разбит. Я не стал бы платить такую цену за неизвестного мне ребенка, я это делал только ради нее самой.

Дождь не прекращался, отчаянно лил, надеясь смыть с земли горе, разлуку и печаль. Его холодные струи попадали мне за ворот и стекали по спине.

— Что же будет теперь с ребенком? — спросил я.

— Король потребовал отдать младенца ему еще до его рождения, ведь это единственный наследник трона. Я отвезу малыша к Белину.

Волки очень чувствительны к детям. Я и сам был бы не прочь завладеть этим кружевным шевелящимся сверточком, смотреть, как тощий человеческий червячок превращается в пухленького детеныша, из которого потом вырастает маленький мальчик, Сын Морейн казался мне почти моим, хотя я и не имел к нему прямого отношения, но ребенок любимой женщины был бы мне роднее собственных детей. В общем, я даже надеялся, что его отдадут мне на воспитание, как это принято в волчьих стаях. Но Гвидион усмехнулся:

— Ты смешной, Блейдд. Ты же не волк, а только оборотень. Да и зачем тебе чужой ребенок? Что ты можешь дать маленькому принцу? Это будущий король, а не волчий щенок. Нет, его место во дворце, подле короля.

— Я мог бы сопровождать мальчика и быть его телохранителем, — сказал я с надеждой, — здесь я все равно не останусь, в Каершере мне больше нечего делать.

— Ну, нет, — уверенно произнес Гвидион, — у малыша и без тебя хватит телохранителей. А здесь у тебя как раз полно дел. Не забывай, твоя воля принадлежит теперь Бренну. Ты должен остаться с ним.

Я злобно оскалился. Бренн, удачливый соперник, любовник моей Морейн, будет теперь моим хозяином. Эта мысль казалась мне просто невыносимой. Но Гвидион был непримирим:

— Я должен увезти отсюда младенца, ты ведь это понимаешь. А кто-то должен остаться с Бренном, кто-то, кому я могу доверить его жизнь, на кого могу положиться.

— Похоже, ты боишься, что Бренн убьет ребенка, унесшего жизнь его жены, — сказал я.

Гвидион нахмурился и не ответил. Мне казалось, что мы бы отлично могли поменяться местами. Я легко смог бы доставить младенца к королю, а Гвидиону пристало остаться утешать брата. К тому же я был последним человеком, кому можно доверить жизнь Бренна. Если бы не Морейн, я давно бы перегрыз ему горло.

— А ты попробуй, — усмехнулся Гвидион, прочитав мои мысли, — и узнаешь, как действует Гвир.

Пробовать я не стал. Поплелся вслед за Гвидионом, который взял на себя обязанности по похоронам Морейн. Бренн был безучастен ко всему происходящему. Он тихо сидел в своем доме, сгорбившись у золоченых носилок, на которые положили тело его жены.

Волки хоронили своих умерших без сожаления и слез, как выброшенную одежду. Мы верили, что их души давно покинули свои тела и счастливы на Яблочном Острове. Люди тоже в это верили, но, видимо, не так искренне, как мое племя, потому что оплакивали близких, терзая себя горем и страданиями.

Для погребения Морейн был сооружен внушительный курган, куда сложили множество ценностей. Смотреть на все эти приготовления я не мог и отправился домой. На меня нашло бессмысленное отупение. Я потерял принцессу гораздо раньше и еще в Антилле знал о ее болезни. И живя с ней рядом, чувствовал, как ее покидает жизнь. Это помогло мне уменьшить страдания, растянув их на длительный срок. Бренну пришлось пережить острую и внезапную боль утраты.

Гвидион уехал сразу же после похорон, оставив мне кучу наставлений, трав и готовых отваров на все возможные варианты развития болезни Бренна. Вождь не выходил к нам, целыми днями, не шевелясь, лежал в потемках. Я приносил ему еду и питье и забирал почти нетронутую пищу, оставленную мною прежде. В питье я всегда добавлял настойку трав, сделанную Гвидионом. Она должна была действовать успокаивающе. Я проверил ее на себе, потому что тоже нуждался в покое. Настойка вызывала отстранение и равнодушие. Мир казался чужим и далеким. Боль притуплялась, застыв где-то в районе левой лопатки. Бренн не отвечал на мои вопросы, и нам с Хартом приходилось принимать на себя все решения по управлению его маленьким королевством.

Спустя две недели Бренн впервые вышел в общее помещение, где мы с Хартом завтракали. Слуги мгновенно засуетились, накрывал стол для своего господина. Вид у Бренна был ужасный, он похудел, его щеки ввалились, под глазами появились черные круги, губы превратились в две узкие полоски. Но я все равно был рад, решив, что самый тяжелый момент позади. Увидев Бренна, мы хотели уйти, поскольку ели за хозяйским столом, но он нас задержал:

— Нет, нет, останьтесь, составьте мне компанию. Морана так любит спать по утрам, а мне скучно завтракать одному.

Харт удивленно посмотрел на меня, а потом бесцеремонно покинул трапезную, оставив меня наедине с безумцем.

Разум Бренна не справился с утратой, не смог осмыслить и принять потерю Морейн. Бренн по-прежнему жил в ее обществе. Он вел с Морейн длинные разговоры, ставил ей кресло перед очагом. По праву хозяина он заставил меня играть в эту иллюзию.

И мне чудилось, что сейчас по лестнице сбежит веселая Морейн, и ее звонкий смех разбудит погрузившийся в забытье дом, зашелестят пышные юбки и проплывет чудный аромат цветущих яблонь. Я старался не поддаваться этим обманным ощущениям, но Бренн с неистовым упрямством втягивал меня в свое безумие, заставляя вновь и вновь переживать боль утраты. И вскоре мы уже жили втроем в его иллюзорном мире — я, Бренн и призрак рыжеволосой женщины, с которой он не желал расставаться.