По запаху крови - Алексей Ворон

— Ты сможешь простить меня когда-нибудь, Блейдд? — спросила она.

Что я мог ей ответить? Что каждый раз, когда я вижу, как Бренн по вечерам обнимает ее за плечи и уводит в их дом, во мне все пылает от ревности и зависти? Что, когдаона выбегает на крыльцо его встречать, обдавая меня своим яблоневым ароматом, я снова умираю в который раз? Но я видел, что в ее глазах вновь плещется бирюза, что она снова стала похожа на прежнюю девочку, смутившую однажды зазевавшегося волка. Разве можно винить человека за то, что он счастлив? Конечно, я ответил ей:

— Как я могу не простить, ведь я люблю тебя.

Она посмотрела на меня сияющим взглядом из-под мокрых ресниц и сказала:

— Ну и хорошо, спасибо тебе.

И ушла. Как будто мое прощение было ей нужно.

Вскоре мы узнали о сражении, разыгравшемся за лесом у болот. Вождь вернулся с победой, но половина наших людей осталась на болотах. Бренн был ранен в плечо, Морейн плакала, как ребенок, спрятавшись в своей комнате. Ни Бренн, ни другие воины не одобрили бы такую слабость. После разгрома селгов они больше не угрожали нам массовым нашествием, а лишь досаждали редкими набегами и грабежами.

Гвидион появился только после Самайна, привез известия, что войско короля вернулось из Кельтики с неудачей, военный гений Рикка был не на высоте. Бренн злорадствовал и сказал Гвидиону:

— Следующим летом король попросит меня возглавить его войско, и ему придется очень долго меня уговаривать.

Гвидион провел у нас две недели, ездил с Бренном на охоту, осматривал новые постройки и рвался в Поэннин. Теперь он жил там один. Белин отстроил себе несколько крепостей на юге и наведывался в Хребтовину все реже. Братьев король держал при себе. Лишь Гвидион, как и раньше, проводил основное время в Поэннине, где все его оставили, наконец, в покое, и он смог погрузиться в свои исследования и изыскания. Бренн подумывал о возвращении в Поэннинскую крепость, но то ли привык к Каершеру, который практически отстроил заново, то ли имелись какие-то другие причины, но мы по-прежнему жили здесь.

Зима прошла в тишине и покое. Всю весну Бренн ждал вызова от короля. Он ни разу не обмолвился об этом, но я улавливал обрывки его мыслей и горечь обиды. Лето нахлынуло цветами, птичьим гомоном, солнцем, разгорячилось, расшумелось и облетело осенней листвой.

До нас доходили редкие слухи о том, что король вынужден посылать карательные отряды в Кельтику, де племена выходят из-под его контроля, отказываясь платить дань. Возглавляли эти походы Рикк или Гер.

А у нас на севере жизнь тихая, как местная река, текла величественно и неторопливо. Луга вокруг то пестрели цветами и свежей травой, то покрывались белыми сугробами. Прошло три года…

Морейн сидела на крыльце, поглаживая свой выросший живот, щурилась, глядя на солнце. Она была такая нежная и дивная, сотканная из осенних бликов, до бесконечности желанная и недоступная. Гвидион обещал приехать к родам в конце осени. Бессмысленно текли дни ожидания. Казалось, вся природа замерла и притихла в тревоге. Осень то засыпала нас желтыми листьями, одаривая последним теплом, то моросила затяжным дождем, обещая скорые холода. Золотой лес, черная земля и белые нити дождя сплелись в тоскливой картине, из которой явился, наконец, Гвидион.

Мальчик родился живым и здоровым, Гвидион торжественно засвидетельствовал его появление и передал уже найденным кормилице и няньке. Морейн после родов так и не поднялась. Бренн и Гвидион не выходили из ее спальни. Туда же собрались все местные знахари. Я сидел в конюшне, подле угаса, жалуясь ему на свою безрадостную жизнь. Мохх смотрел на меня желтыми драконьими зрачками, понимающе кивал головой. Вошел Харт, пряча глаза, сказал, что Морейн зовет меня.

Я пришел по ее зову, стараясь сохранять невозмутимость. Она лежала в постели, бледная и выцветшая, как листья в конце лета. Я опустился на колени перед ее кроватью, прижался губами к тонкой руке. Я видел, как краска бросилась Бревну в лицо, он отпрянул, сжав губы, но промолчал. И я понял: он уже знает, иначе бы он просто разрубил меня на части, увидев такую вольность по отношению к его жене. Но мне было все равно, с уходом Морейн и моя жизнь теряла смысл.

— Блейдд, — прошептала она, — поклянись.

Мое сердце сжалось от боли и досады. Она позвала меня не попрощаться, а только для того, чтобы передать мою свободу другому. Умирая, она не позволила мне избавиться от рабства.

— Кто? — спросил я, хотя и так был уверен, что она заставит меня служить своему ребенку.

— Бренн!

Я удивленно взглянул на нее, но ее взор был устремлен на это бледное подобие человека, вжавшегося в стену. Волна ревности захлестнула меня. Даже умирал, она думает только о нем, даже прощаясь со мной, она не отрывает от него взгляда. Любая другая женщина на ее месте только и думала бы что о своем ребенке и о его судьбе, она же даже не спросила, какое имя дали ее сыну. Бренн, мой счастливый соперник, которого я скорее предпочел бы убить, чем отдать ему свою свободу, будет теперь моим хозяином. А я, предавший ради этой женщины своих погибших близких, отказавшийся от святой мести, буду теперь служить убийце моего племени, Я понял, что Морейн, зная о моем отношении к ее мужу, решила защитить его от моей мести таким образом.

— Не беспокойся, я не нарушу Гвир.

Ее рука ослабла, моя персона больше не интересовала ее.

Она умерла под вечер. Осень, не выдержав, разрыдалась дождем оплакивая Эринирскую принцессу. Я брел вдоль вала, окружающего город. У ворот сидел под дождем Гвидион. Вцепившись в его плащ, я заорал ему в лицо:

— Что теперь ты скажешь, проклятый колдун? Не ты ли обещал мне, что я буду счастлив? А теперь, теперь ее больше нет. Ты подарил мне напрасную надежду, подлый обманщик.

Уверенный в том, что маг незамедлительно поразит меня каким-нибудь своим колдовством, я покорно сжался перед ним, в надежде, что мои страдания, наконец, закончатся. Но Гвидион усадил меня на мокрую землю, и, опустившись напротив, как когда-то в каменном мешке Антиллы, сказал:

— Разве говорил я тебе, что ты будешь счастлив именно с ней? Разве произносил я ее имя, когда давал тебе надежду?

Я обхватил руками голову и завыл. У моего счастья могло быть только одно имя, я не хочу другого. Гвидион продолжил:

— Да, я обманул тебя. Просто почувствовал, что ты думаешь о смерти, и не знал, как тебя удержать, — он горестно вздохнул. — Прости, меня, Блейдд, я не хотел терять друга.

Я поднял на него глаза. Он впервые назвал меня другом, а ведь, если не считать того, что в Антилле мы спасли друг другу жизни да однажды вместе напились, между нами не было ничего, что позволило бы называть это дружбой. да и какая дружба могла быть между мной и Королевским друидом? Я и видел-то его всего несколько раз, даже сюда, в Каершер, он наведывался не чаще чем раз в два-три месяца. Теперь-то я знаю, что Гвидион предчувствовал, сколько нервных ниточек свяжут наши души в будущем. Мой добрый друг, дающий людям ложные надежды, какую плату с тебя потребуют боги за наши обманутые сердца?