Девятые Звездные войны - Гамильтон Эдмонд Мур

У каждого в двести третьем полку был в джунглях свой любимец. Пис, например, большее отвращение питал к сорокоротке, сложносоставной зверюшке, похожей на гусеницу. Каждый ее сегмент был самостоятельной гадией, отдаленно напоминающей круг сыра, с четырьмя короткими быстрыми ножками, ужасными челюстями и массой нервных окончаний на спине и животе. Эти отдельные составные части были довольно опасны сами по себе — злобные, быстрые, агрессивные поганки, попасть в которые из винтовки было неимоверно трудно, когда штук десять или двенадцать соединялись в сорокоротку — и берегись! Чтобы заставить чудовище распасться, нужно было поджарить не менее половины сегментов. Правда, остальные тут же разбегались и возобновляли атаку со всех сторон.

Тогда же мысль о побеге завладела Писом безраздельно.

Первым делом нужно было вытянуть как можно больше информации от лейтенанта Мерримана, но поговорить с ним один на один долго не представлялось возможности — лейтенант, которого снова охватил патриотический зуд, проводил все часы бодрствования в гуще схватки. Только на третий день Пису удалось загнать его в угол неподалеку от полевой кухни. Когда Мерриман осознал, что капкан захлопнулся, рот его сделал несколько неудачных попыток с неудовольствием сжаться.

— Мне некогда болтать с вами, Пис,— пропищал он, нетерпеливо ковыряя ногой землю.— Мы не спасем Терру, работая языками!

— Но дело обстоит именно так, сэр!— возразил Пис, стараясь произносить только те слова, которые обязательно найдут путь к сердцу.— Мы спасем ее!

Мерриман отпрянул.

— Что за чушь вы несете, Пис?

— Сэр, сорокоротки сожрали уже уйму наших, и... и...— ужасаясь собственной лжи, Пис выпалил: — Я придумал, как бороться с ними!

— Слушаю!

— Ну...— в поисках вдохновения мысли Писа обгоняли одна другую.— В общем они особенно опасны, когда соединяются дюжинами, значит, этого нельзя допустить!

— Каким образом?

— Их надо опрыскать маслом, сэр! Тогда они будут соскальзывать друг с друга! Сойдет любая смазка — даже крем для загара...

— Ваша идея гнусна и отвратительна!— зловеще сказал Мерриман.

Пис, чье мнение по этому вопросу было в точности таким же, схватил лейтенанта за руку.

— А еще мы можем опрыскать их чем-нибудь, чтобы изолировать нервные окончания. Любой быстросохнущий лак... лак для волос, например.

— Интересно, что подумают на Терре про Легион, если мы начнем заказывать крем для загара и лак для волос?

С этими словами Мерриман вырвал руку и подозрительно уставился на Писа.

— И вообще, что это за разговор? Очередной трюк "зеленых"?

— Прошу вас, сэр, не надо так говорить!— с жаром сказал Пис, чувствуя, что наконец-то разговор принимает нужный оборот.— Никто не может быть более предан Легиону и вам лично! Знайте же, повиноваться меня заставляет не усилитель команд, а любовь к... э-э... Терре и уважение к вам, как к офицеру!

— Не пытайтесь ублажать меня!

— Это святая правда, сэр!

— Если бы я хоть на секунду представил себе, что это серьезно...

— Совершенно серьезно, сэр!

— Ну... В таком случае, спасибо. Такого мне раньше никто не...

Мерриман несколько раз моргнул, потом достал носовой платок и высморкался.

— Иногда мне хочется, чтобы побольше людей в Генеральном Штабе стали похожи на генерала Найнингела, который запретил пользоваться усилителями в своей дивизии... Ведь я никогда не узнаю, прирожденный я лидер, или нет!

— Да, сэр, это серьезнейшая проблема. И все потому, что кто-то вделал в ваше горло дурацкую мембрану, и она вибрирует... с какой частотой? Десять килогерц?.. Восемь?..

— Двенадцать,— автоматически ответил Мерриман.— Знаете, Пис, я получил огромное удовольствие от нашей беседы. Мне и в голову не приходило, что вы так чувствительны и... Куда вы, Пис?

— На передовую, сэр!— И Пис указал на зеленоватую стену джунглей — границу освоенной человеком территории.

Время от времени полумрак под деревьями разрывался пурпурными вспышками, слышны были крики людей, заглушаемые ревом, хрипом и шипением разнообразнейшей фауны, изгоняемой из своих владений. Подбегая к линии огня, Пис почувствовал себя слегка виноватым в том, что облапошил ничего не подозревающего лейтенанта, но если жизнь дорога ему, нельзя быть слишком разборчивым в средствах.

Он внимательно осмотрелся и через несколько секунд заметил то, в чем испытывал крайнюю нужду — запас электронных компонентов. Запас этот имел форму валяющегося под кустом лучевого ружья, чудовищно изуродованного неким таинственным актом насилия. Пис не сомневался, что владелец его пребывает в столь же плачевном состоянии и, подняв ружье, с облегчением обнаружил, что к нему не прилипло ни единого ошметка органического происхождения. Пис вытащил из приклада блок лучевого генератора и засунул себе в карман.

В этот момент взрослый кнутолом, занятый мыслями исключительно о том, как бы эффективнее оправдать обе части своего имени, прыгнул на него с дерева, и последующую минуту Пис провел, отбиваясь от него искареженным ружьем, в то время как исправное болталось у него за спиной. Когда ему удалось наконец сбить зверюгу на землю и прикончить, он взмок и чуть ли не верещал от страха.

Инцидент напомнил Пису, что может случиться, стоит расслабиться и ослабить бдительность. Он решил отложить планирование побега до тех пор, пока обстановка не станет более благоприятной для мыслительных процессов. Следующее напоминание пришло через час, когда всего в нескольких метрах от него человек с латинскими чертами лица, имени которого Пис так и не запомнил, был подхвачен каким-то чешуйчатым монстром, и с прощальным "Мамма миа!" запихнуть в разверзшуюся пасть.

Когда темнота подвела итог дневной битве, остаткам взвода лейтенанта Мерримана было позволено вернуться в лагерь, насладиться котелком болтанки и отдохнуть на кучках сухой травы. Как ни устали солдаты, мало кто мог уснуть, потому что сено было местного происхождения, и каждая составляющая его травинка двигалась по собственному усмотрению, норовя пустить корни в каждом телесном отверстии, до которого могла добраться.

Пис уселся в углу и, отвлекаясь только на то, чтобы отшвырнуть чересчур расшалившуюся травинку, принялся разбирать генератор. Освещение в палатке было явно недостаточное, но Пис с радостью обнаружил, что его пальцам темнота ничуть не мешает. Если бы его представления об электронике разошлись с действительностью так же далеко, как и представления о звездолетах, это означало бы крушение всех планов.

Пис работал еще два часа и, благодаря всевышнего за то, что пуговичные терминалы дают возможность обойтись без паяльника, соорудил устройство, хотя и с ограниченным радиусом действия, но способное нейтрализовать все звуковые колебания частотой двенадцать килогерц. Еще десять минут заняла маскировка устройства в шлеме, и довольный Пис улегся на шаловливую травку. Украдкой наблюдавший за ним Райан приподнялся на локте.

— Эй, Уоррен, что это за штуку ты запихал в шлем?

— Потише!— прошипел Пис.— Мне совсем не хочется, чтобы про нее узнал весь взвод!

— Но что это такое?

— Это... э-э... микроплеер.— Пис несколько раз взмахнул руками, словно дирижируя невидимым оркестром.— Куда бы я ни шел, хочу, чтобы в ушах звучала музыка!

— Хотелось бы мне смастерить что-нибудь подобное!— с восхищением прошептал Райан.— Все, что я знаю про хи-фи, так это то, что у него есть сниматель и говоритель, а между ними...

— Хватит!— оборвал его Пис.— Это древняя шутка, Верни, и устарела она в ту же секунду, когда ее изобрели. Не возражаешь, если мы немного поспим?

— Я хотел подбодрить тебя, Уоррен. Тебе что, не нравятся розыгрыши?

— Если бы у меня были розы...

Смертельно уставший Пис уснул прежде, чем успел закончить фразу, и снились ему ночью простые, короткие сны, которые и должны сниться человеку, чья память уходит в прошлое всего на три дня.

Выйдя из-под власти специальных обертонов командирского голоса, Пис обрел некоторую свободу. Приходилось, конечно, выполнять все именные приказы, но стоило Пису скрыться от офицерского ока — а сделать это при всеобщей неразберихе было до обидного легко — какой тут же начинал заниматься своими делами. Юному лейтенанту-идеалисту ни разу не пришло в голову спросить, чем это Пис занимается, достаточно было напустить на себя угрюмый и решительный вид.