Пути неисповедимых - Алёна Реброва

— Я знаю, что ты пытаешься помочь, — поспешил успокоить юношу больной. — Но так же я знаю, что мой брат в жизни не поверит в твои благие намерения. Такой уж у него больной характер. Пусть уж этот старый ворчливый старик-маразматик побудет здесь и убедится, что я буду в порядке после твоих опытов. Не прогоняй его.

— Именно, что опытов! Сомневаюсь, что это действенный способ лечения болезни. Скорее всего, от твоих знаков рука получит другую рану, которая пойдет уже от ущемления демонической сути тела! — продолжил высказывать свои сомнения Истэка, получив, как ему показалось, поддержку брата. — Невозможно нарушить равновесие без последствий.

— Сейчас равновесия нет, — уже с некоторым раздражением объяснил инквизитор. Он ожидал большей понятливости от ученого, о гениальности которого так много слышал и читал. — Было бы равновесие, не было бы раны! Я просто качну чашу весов в светлую сторону, чтобы исчезла лишняя доля скверны, а потом верну все на круги своя.

— Ты можешь быть уверен в том, что делаешь? — подозревающее прищурился Демонтин.

— Истэка, хватит! — поморщился Рэмол. — Это уже даже не смешно, ты ведешь себя, как неблагодарный идиот и оспариваешь очевидные вещи. Что с тобой такое? Мальчик просто пытается помочь! Ты сейчас добьешься того, что он уйдет, а я в итоге еще боги знают сколько проваляюсь в постели. Мне это уже надоело: крылья затекли!

— Мы не знаем, кто он, зачем пришел и почему вообще помогает. Как мы можем доверить ему твое лечение, тем более такую опасную операцию? — воскликнул Истэка. — Твоя ветреность однажды доведет тебя до смерти, Рэм!

— Моя ветреность не дает мне помешаться и забыть о таких элементарных вещах, как доверие к ближнему. Я верю, что он хочет помочь.

— В отличие от тебя, я не могу верить на слово незнакомцу, — Истэка повернулся к инквизитору. — Ты можешь хоть чем-нибудь подтвердить свои слова о том, что это безопасно? Представь мне теорию или процитируй свой учебник, что угодно!

Инквизитор, хотя старался внешне казаться равнодушным, готов был ругаться от злости. Он начал расстегивать сложный ворот своего одеяния, чем поразил братьев.

Оба серафима удивленно смотрели на раздевающегося инквизитора, не улавливая никакой логики в происходящем.

Когда белая мантия была расстегнута, под ней обнаружилась рубашка из плотной ткани, плотно прилегающая к телу и полностью закрывающая его. Под рубашкой оказался еще одна, совсем тонкая, но с высоким, сложно застегнутым воротом. Когда была снята и она, серафимам открылся торс инквизитора, покрытый вязью серебристых иероглифом и рун.

Эти знаки были плохо знакомы Рэмолу, но Демонтин узнал их мгновенно. Хватило одного взгляда для того, чтобы ученого прошиб холодный пот.

В его памяти в миг воскресли бесконечные годы пыток в тайном аббатстве. Этими самыми знаками черные монахи покрывали его тело, чтобы проверить, насколько силен просыпающийся внутри демон: чем громче орал от боли Истэка, тем сильнее должна была быть его сущность.

Демонтин, содрогнувшись от воспоминаний, которые и по сей день снились ему в кошмарах, посмотрел на юношу уже иначе. Для него тут же стали понятны и разговоры о демонах, и странное, неестественно спокойное поведение юноши, и его бесчувственные глаза. Был бы Истэка поэтом, он назвал бы эти глаза безднами боли… но он не был поэтом, потому совсем по-человечески просто пожелал юноше скорой смерти.

— Этого достаточно? — Арланд вопросительно посмотрел на Демонтина.

— Вполне, — кивнул ученый.

— Я получил специализацию лекаря и демонолога не просто так: практики у меня было достаточно, — объяснил юноша. — Поверьте, я знаю, что делаю, и смогу вылечить вашего брата так же, как когда-то лечил себя после ритуалов в инквизиции. Они делали со мной то же самое, — он кивнул на руку серафима.

Истэка не ответил, но по его взгляду инквизитор догадался, что больше его не будут отвлекать вопросами. Он сел на кровать возле больного серафима и, когда тот кивнул, сдунул ему в лицо со своей ладони желтоватый порошок.

После того, как Рэмол вдохнул крошечные частицы, его губы растянулись в блаженной улыбке. Он что-то пробормотал про небо, которого так давно не видел, и в следующую секунду крепко уснул.

Протерев руку серафима марлей, промоченной в специальном растворе, инквизитор обмакнул кисть в чернила и приступил к работе.

Арланд наносил знаки на руку и плечо в тех местах, где сеть ран была наиболее редкой. Он аккуратно выписывал каждую черту рун и иероглифов. Все они сплетались в одну хаотичную вязь из непонятных никому, кроме самого экзорциста, символов.

Под серебряной кистью кожа серафима начинала еще больше краснеть, места линий распухали и бугрились прямо на глазах. Но, несмотря на это, когда первое кольцо вязи на руке было замкнуто, самые маленькие из ран, распространенных по телу смертельной болезнью, стали сами собой закрываться, как при естественной регенерации серафимов.

Истэка не верил своим глазам.

— Несколько дней, и рука будет здорова. После просто смойте чернила, чтобы равновесие сил восстановилось, — сказал инквизитор, закрывая банку с чернилами. На его лбу блестел пот, но кроме этого не было ничего такого, что говорило бы о каком-то напряжении.

— Ты можешь остаться здесь до тех пор, пока Рэмол полностью не выздоровеет? — спросил Демонтин. После увиденного всякие сомнения в способностях молодого недочеловека у ученого исчезли.

— Нет, я не могу остаться, я уеду сегодня же. Мне нельзя задерживаться ни на одну лишнюю минуту, — покачал головой Арланд, вставая с кровати. Он стал поспешно одеваться.

— Не поедешь же ты в ночь. Побудь хотя бы до завтра. Ты хотел узнать что-то, так вот — узнаешь. Оставайся, и я расскажу тебе, что ты хочешь, — с фальшивой гостеприимностью в голосе сказал Истэка.

Он никогда не умел общаться с людьми, этим всегда занимались Раф или Рэмол. Таков был сложный характер ученого: он не выносил вежливости и формальностей, когда они не шли из самого сердца. Быть же вежливым с непонравившимся ему инквизитором Истэка не хотел, но был обязан хоть чем-то отплатить за помощь, он не мог позволить себе остаться в долгу. В итоге и получился этот тон, мерзкий и слащавый, противный самому серафиму до дрожи в крыльях.

— Я не могу остаться, — повторил инквизитор, которому после такого теплого приема гостеприимство этого дома даром было не нужно. — Немного сведений о девушке, которая побывала здесь несколько дней назад, и я немедленно уеду.

— Ты ведь приезжал не только за этим, — заметил ученый.

— Да, это так.