Волк среди волков - Ханс Фаллада

- Ты права, Белинда. Должно быть, еще совсем молодое дворянство, наши предки заведомо никогда не купались. Я как-то видела у Кицовых в замке Фризак старый таз - теперь такой канарейке в клетку ставят.

- Хорст-Гейнц говорит, что может сейчас же расторгнуть договор, в именье не осталось ни одного человека, знающего сельское хозяйство!

- Ему, видно, Мейера вернуть хочется? У Аманды синяки под глазами все увеличиваются.

- Вот идет и она, той же дорогой!

- Кто?

- Аманда! Ну, если она опять что затевает - хоть она и на все руки, придется ее рассчитать!

- А с фройляйн Зофи в чем тут дело? - мечтательно спросила фройляйн фон Кукгоф. - Где падаль, там и мухи!

- Говорят, они ехали в одном купе, - поспешила ответить фрау Белинда. И хотя потом она и сидела на козлах с кучером, они, говорят, болтали с ней по-приятельски! А за день до того старики Ковалевские еще ничего не знали о приезде дочери - вдруг пришла телеграмма, и, знаешь, Ютта, когда телеграмма отправлялась, мой зять был уже в городе!

- Она, говорят, одета как кокотка! Бюстгальтер весь в кружевах...

- Бюстгальтер!.. Не произноси этого неприличного слова, Ютта! Когда я была молода, девушки носили корсеты из тика, а планшетки чередовались одна из китового уса, другая из стали... Настоящий панцирь, Ютта. Панцирь - нравственно, а кружева - безнравственно...

- Вот, идут! - сказал и ротмистр, сидевший с женой и дочерью на веранде за чашкой кофе. - Отлично выглядят, не то что этот недоросток Мейер.

- Пошли купаться, - сказала фрау фон Праквиц.

- К выдаче корма не опоздают, - успокоил себя ротмистр, ибо, кроме него, никто не питал никаких опасений. - Штудман - сама пунктуальность и точность.

- Ах, мама!.. - начала было Вайо и осеклась.

- Ну? - спросила фрау фон Праквиц весьма прохладно. - Что тебе нужно, Виолета?

- Я только подумала... - Вайо совсем присмирела, - что тоже очень охотно выкупалась бы...

- Ты, Виолета, знаешь, что будешь под домашним арестом, пока не расскажешь нам с папой, кто был тот незнакомый господин, с которым ты проходила по двору ночью.

- Но, мама! - чуть не плача, воскликнула Вайо. - Сто раз тебе говорила, что никакого незнакомого господина не было. Это был Книбуш! И Редер тебе то же сказал.

- Ты лжешь, и Редер тоже лжет! Ты не выйдешь из дому, пока не скажешь мне правды, а твой честный Губерт пусть знает, что ему без долгих разговоров откажут от места, если он и дальше будет лгать! Как вам обоим не стыдно меня обманывать!

Фрау фон Праквиц была очень взволнована, чуть полная грудь дышала порывисто, глаза метали колючие гневные взгляды.

- Мама, а если это по правде был лесничий - по правде, по совести! Мама, не могу же я тебе солгать, что это был кто-то другой, да и кому быть-то?

- Как тебе не стыдно! - воскликнула фрау фон Праквиц, задыхаясь и дрожа всем телом от гнева. Но она быстро овладела собой. - Ступай к себе в комнату, Виолета, изволь десять раз переписать то, что мы вчера читали по-французски, и чтоб ни одной ошибки!

- Хоть и сто раз перепишу, а все-таки это был лесничий, - сказала, уже стоя в дверях, Вайо, тоже бледная от гнева.

Дверь хлопнула. Вайо ушла.

Ротмистр молча слушал ссору, он только тем давал понять, как она ему тягостна, что закрывал глаза и морщился. Присутствовать при чужих ссорах всегда было ему тягостно. Но он по опыту знал, что в минуты гнева (впрочем, очень редкие) жена не терпит возражений.

- Не слишком ли ты крута с Вайо, - ограничился он робким вопросом. Ведь это и вправду мог быть лесничий? Гартиг - известная сплетница...

- Это был не лесничий! Теперь Книбуш уверяет, что это был он, но он не может объяснить, почему они вместо леса пошли во флигель к управляющему.

- Губерт говорит, что они пошли посмотреть, нет ли там патронов для Вайо...

- А, вздор! Прости меня, Ахим, но нельзя же позволять им обоим нас дурачить! Редер, так же как и Вайо, отлично знает, что патроны у тебя в шкафу с ружьями...

- Они не хотели тебя беспокоить...

- Ах, брось, не хотели беспокоить! У меня еще в первом часу свет горел, а Вайо никогда не бывает так внимательна. Когда у нее чешется спина, она будит меня в два часа ночи, чтобы я ее растерла. Все вранье!

- Но на самом деле, Эва, кто бы это мог быть? Чужой, которого даже Гартиг не знает? И потом ночью вместе с Вайо во флигеле управляющего?

- Вот это-то, Ахим, и страшно, потому-то я и не сплю. Будь это какой мальчишка из здешних, кто-нибудь, кого мы знаем, кого Вайо знает, деревенский парень или еще кто-нибудь в этом роде - он не был бы опасен для Вайо. Тогда это было бы безобидное ухаживанье, его можно было бы тут же пресечь... Но это неизвестный человек, мужчина, о котором мы ничего не знаем, совершенно чужой, а это так страшно... И с ним она отправляется ночью во флигель к управляющему, с ним вдвоем ночью... Потому что Редер лежал у себя в постели, это не вранье. Это подтвердила мне Армгард, а она не стала бы выгораживать Губерта...

- Неужели что-нибудь могло случиться? Да я этого субъекта...

- Ты же его в глаза не видел, ты не знаешь, кто это! Кто бы это такой мог быть, что все они боятся о нем рассказывать, все они отчаянно лгут ради него: лесничий, Аманда Бакс, Редер... И Вайо! Ума не приложу!

- Но, Эва, я убежден, что ты зря так волнуешься. Вайо еще совсем ребенок!

- Я тоже так думала, Ахим, но теперь у меня открылись глаза. Она уже совсем не ребенок, просто разыгрывает из себя младенца самым наглым образом, она очень себе на уме...

- Ты преувеличиваешь, Эва...

- Нет, к сожалению, не преувеличиваю. Она еще не так предусмотрительна, чем-нибудь да выдаст себя. А как противно, Ахим, когда приходится шпионить за собственной дочерью... Но что это за таинственный человек?.. Я смертельно боюсь, вдруг с ней что-нибудь случилось! Я не могла совладать с собой... тайком пробралась к ней в спальню, я все перерыла, не завалялось ли где письмо, записка, фотография - Вайо ведь такая безалаберная!

Она остановилась: сухим, горящим взглядом смотрела она перед собой. Седой загорелый ротмистр стоял у окна; он делал то, что делают все мужья, смущенные вспышкой жены: барабанил пальцами по стеклу.

- Я думала, она ничего не заметит. Мне самой было стыдно, я постаралась, чтобы все лежало совсем как прежде... Но вчера она тихонько вошла к себе в спальню, а я как раз держала в руках ее альбом. Представляешь, как я смутилась...

- Ну и?.. - спросил ротмистр, тоже наконец встревоженный.

- Ну и она сказала мне очень ядовито: "Дневника, мама, я не веду..."

- Я не понимаю... - растерянно пролепетал ротмистр.

- Но, Ахим, ведь из этого ясно, что она отлично поняла, что я искала, она просто смеется над моими поисками. Она была по-настоящему горда своей хитростью и осмотрительностью, Ахим. И это та девочка, что три недели тому назад спрашивала у тебя про аиста! Ты сам мне рассказывал! Ты говоришь, наивна? Она хитра! Испорчена нашим проклятым веком.

Теперь ротмистр совершенно изменился, он был взволнован. Его смуглое лицо стало серым, вся кровь отхлынула к сердцу. Он гневно шагнул к звонку.

- Редера сюда! - пробормотал он. - Я ему, негодяю, все кости переломаю, если он не сознается...

Она заступила ему дорогу.

- Ахим! - молила она. - Возьми себя в руки! Не кричи, не буйствуй, этим только все испортишь. Я уж выведаю! Я же тебе говорю, они его до смерти боятся, тут какая-то тайна, о которой мы ничего не знаем. Но я добьюсь, в чем тут дело, и тогда, пожалуйста, действуй...

Она подтолкнула его к стулу, он сел. Жалобно сказал:

- А я-то думал, она еще ребенок...

- В какой-то мере, - сказала она, соображая, а также чтобы отвлечь его, - в какой-то мере все это связано с управляющим Мейером. Он должен что-то знать. Конечно, со стороны господина Штудмана было очень умно выставить его без разговоров, но было бы лучше, если бы мы знали, где он. От него мы скорее всего добились бы толку... Ты не знаешь, какие были у Мейера планы?

- Никаких не было, он сразу собрался и ушел, на него ни с того ни с сего напал страх... - Ротмистр оживился, в нем всплыло воспоминание. - Да это же опять то, что ты говоришь... Мейер ведь тоже до смерти боялся... Ты говоришь, его отправил Штудман? Нет, он сам не захотел остаться. Он клянчил, чтобы Штудман отпустил его, чтобы дал ему на дорогу немного денег... И Штудман дал ему...

- Но как это на Мейера ни с того ни с сего напал страх? Ведь он убежал среди ночи?

- Вместе с Бакс! Бакс проводила его до железной дороги! Дело было так... погоди, Штудман мне рассказывал, но в первые дни была такая горячка, я и внимания-то не обратил, и, откровенно говоря, я был рад, что Мейера нет, он мне всегда был противен...

- Ну, так, значит, ночью... - помогла фрау Эва мужу.

- Правильно! Значит, ночью Пагель и Штудман сидели еще в конторе, просматривали книги, Штудман ведь сама аккуратность. Рядом в комнате спал Мейер, как раз вечером он сдал нам со Штудманом кассу, все было в порядке, совершенно точно... Он уже, верно, спал, я имею в виду Мейера... вдруг они услышали, что он кричит, ужасно жалобно, в смертельном страхе кричит: "Помогите! Помогите! Он хочет меня убить!" Они вскочили, бросились в комнату к Мейеру - он сидит на постели, белый как мел и только бормочет: "Да помогите же, он опять хочет меня убить..." - "Кто он?" - спросил Штудман. "Там за окном, я ясно слышал, он постучал, а если я выйду, он выстрелит!" Штудман открыл окно, оно было затворено, выглянул: никого. Но Мейер стоял на своем: "Он был там, он хочет меня пристрелить..."