Секретная миссия Рудольфа Гесса - Питер Пэдфилд

Когда Дикс подбежал к нему, он находился в полном сознании и, показывая на левое бедро, потребовал, чтобы ему сделали укол морфия. Дикс пощупал пульс. После быстрого осмотра выяснилось, что Гесс пострадал не слишком. У него было сломано левое бедро, но внутренности, похоже, остались целыми. Однако морфий Дикс ему не ввел, чтобы не пропустить симптомы брюшной травмы, если такая имела место. Вместо этого он сделал пациенту укол дистиллированной воды. Однако Гесс на обман не поддался и позже, давая показания, привел этот случай в знак доказательства заговора против него. К этому времени на месте происшествия собрались остальные обитатели дома: офицеры, «компаньоны», домашняя прислуга, предлагая ему подушки, одеяла, горячий чай. Гесс, когда не требовал морфия, проявлял большой интерес к тому, что делалось для него, "весьма деловито", как выразился доктор Дике, "наблюдав за всеми действиями и приготовлениями. Бго реакция представляла забавное сочетание мальчишеского интереса и досады, что попытка его провалилась, с желанием покомандовать людьми".

Тем временем Фоли позвонил в Лондон «Си» и получил разрешение пригласить из ближайшего военного госпиталя хирурга. Хирург прибыл в пять, почти ровно через час после прыжка Гесса в пролет лестничной клетки. У Гесса он нашел неосложненный перелом левого бедра. Органы брюшной полости не пострадали. По наблюдению Дикса, Гесс был очень "раздосадован, когда его красивое галифе пришлось разрезать ножницами". Хирург вызвал у него "покорность, детское доверие и готовность во всем помогать". На его ногу наложили временную шину, после чего его отнесли в спальню, где наконец сделали укол морфия.

В десять утра следующего дня лейтенант Малоун сменил на посту дежурного офицера. Гесс лежал в полумраке комнаты, занавески были опущены, но он не спал. После некоторого молчания он сказал Малоуну, что в письме семье, написанном накануне, рассказал о том, что собирается сделать. Свое решение он объяснил тем, что не может и не хочет сойти в Англии с ума. Из отчета Малоуна следует:

"Я сказал, вы ведь не собирались на самом деле покончить с собой. Он заверил, что собирался и что непременно повторит попытку. Сойти с ума было хуже. Это будет слишком ужасно терпеть самому, и слишком ужасно наблюдать другим. Убив себя, он поступит как мужчина. Он знает, что в последнее время вел себя как баба. По прибытии сюда он вел себя как мужчина. "Я вставал в восемь утра, но потом настал период бессонницы, бессонницы" и под влиянием вина и наркотиков он понес всякую околесицу…"

Малоун напомнил ему, что он обещал фюреру не посягать на собственную жизнь. Гесс опроверг это; он сказал, что писал об этом только в письме герцогу Гамильтону, потому что знал, что скрыть это будет нельзя, и это поможет остановить тех, кто замыслил его убить.

В тот вечер навестить Гесса прибыл шеф Дикса, полковник Дж. Р. Рис, военный консультант по психологической медицине. После этого хирург под наркозом произвел ему вправление перелома. Два дня спустя Рис снова навестил пациента, о чем сообщил позже в донесении:

"После моего первого визита [30 мая] состояние Гесса заметно ухудшилось. Маниакальная тенденция, отмеченная мной во время первого визита, стала более выраженной и более обозначенной. Таким образом, можно сказать, что сейчас он одержим идеей о его отравлении и заговоре против его жизни и его психического здоровья, и разубедить его в этом никто не может. Он сказал мне, что его попытка совершить самоубийство была вызвана тем, что он предпочитает умереть, чем сойти в этой стране с ума. Как обычно бывает в таких случаях, в разное время мишенями его маниакальных идей становятся разные люди. Как я догадался, в последнее воскресенье у него под подозрением находились офицеры охраны, в понедельник, когда я с ним говорил, под подозрение попали офицеры разведки, и отряд, поставивший целью свести его с ума, возглавляет майор Дикс…"

Рис установил, что состояние Гесса, "прежде до некоторой степени замаскированное", "теперь можно было назвать истинным психозом" (умопомешательством). Он понимал, что ни одна форма лечения не обещала принести благотворные результаты. Прогноз, по его мнению, был мрачным. Болезнь такого рода приводит к спонтанным ремиссиям, так что пациент некоторое время кажется вполне нормальным, пока не случается новый стресс, "тогда он снова погружается в мир иллюзий и впадает в маниакальное состояние". Рис считал, что подобные приступы происходили с Гессом и ранее и что его нужно постоянно держать под наблюдением как пациента с психическими отклонениями.

Физическая травма Гесса и диагноз, поставленный Рисом, заметно сказались на режиме в Митчетт-Плейс. Теперь за ним ухаживали не молодые офицеры охраны, а медицинские санитары, обученные обращаться с психическими больными; двое из «компаньонов» вернулись к исполнению своих прямых обязанностей, "капитан Барнес" — в МИ-6, "полковник Уолис" — в следственный центр ВВС в Кокфостерсе. Таким образом, Фрэнк Фоли остался единственным непосредственным представителем «Си». Гессу позволили каждый день читать «Тайме». До тех пор новости ему были недоступны, если только кто-либо из «компаньонов» не принимал решение рассказать ему что-нибудь о последних событиях. В какой степени эти две перемены были следствием его попытки свести счеты с жизнью, неизвестно. Возможно, Кадоган и Стюарт Мензис решили, что больше никакой ценной информации из него не выжмешь. Неизвестно и то, какую информацию они уже получили от него, если не считать его неосторожного высказывания о вторжении на Британские острова в разговоре с лордом Саймоном. Возможно, что Фоли, зная о скором; начале плана «Барбаросса», хотел понаблюдать за реакцией Гесса. Сам Гесс ни словом о ней не обмолвился. Возможно, что его мании были маской, с помощью которой он хотел скрыть ту информацию, которую, как он знал, хотели извлечь из него "секретные службы"; во всяком случае, это у него получилось.

Тем временем, 9 июня, в тот день, когда он заверял Саймона, что фюрер не имеет интересов в России, Геринг через своего посредника, Биргера Далеруса, заявил британским и американским представителям в Стокгольме, что "к 15-му июня" будет совершено нападение на Россию. Четыре дня спустя это сообщение Иден передал советскому послу в Лондоне — оно стало одним из последних предупреждений, верить которым Сталин упрямо отказывался.

Черчилль хотел объявить о переломе бедра Гесса, но Кадоган и Иден снова разубедили его в этом. Как записал Кадоган в дневнике, премьер-министр "согласился, что в отношении Г[есса] "молчание — золото"".