Воровская трилогия - Заур Зугумов

Но мы ожидали такого поворота событий и даже рассчитывали на них. У нас было время для подготовки к разыгранному позже спектаклю, поэтому каждый из нас представил такую комедию по дороге в милицию, что у легавых не было никаких сомнений в том, что нас действительно в городе некоторое время не было и мы только что приехали, ни о чем не подозревая.

Мы прекрасно понимали, что мусора могут опознать по крайней мере двоих из нас, поэтому при выборе одежды в Москве Лимпус и Заика оделись так, как никогда не одевались до этого.

Честно сказать, когда я увидел их выходящими из примерочной, то не мог удержаться от смеха. Лимпус был тогда еще очень молод и горяч, и я своим хохотом чуть не испортил весь предстоящий спектакль. Он отказывался надевать то тряпье, которое для него выбрали, но потом мы с Шуриком все же уговорили его не быть столь щепетильным, объясняя наши действия тем, что мы – профессионалы и всегда должны противопоставлять ментам наш воровской ум.

В итоге мы его убедили, ну а что касалось того, чтобы сыграть роль, то Лимпус был прирожденным артистом, впрочем, таким же, как и мы все.

Тем временем в стане легавых события развивались следующим образом. Нам в какой-то мере повезло с самого начала, потому что москвичи приехали обедать не одни. Пока они заходили в кабак, начальник уголовного розыска ДАССР (не помню, кто занимал тогда этот пост), который приехал вместе с ними, выйдя из машины, давал какие-то указания шоферу. Он стоял к нам спиной, когда мы выходили из кабака, и потому был не просто удивлен, а прямо-таки ошарашен, когда во время трапезы или после нее москвичи обнаружили пропажу гомона.

Конечно, дилетантами в своем деле три высокопоставленных полковника МВД СССР быть не могли, а потому они поняли сразу, что произошла кража, но когда именно это случилось? Стали тут же прокручивать каждый свой шаг, и все сразу стало на свои места. Дело было за малым: кто?

Они почему-то были уверены, что тут же узнают людей, которые столкнулись с ними в дверях кабака, если их им покажут. В этом вопросе у легавых проблем, конечно, возникнуть не могло, поэтому уже через несколько часов по всей Махачкале были произведены суточные аресты тех, кого мусора по тем или иным причинам причисляли к воровской элите преступного мира, зная наверняка, что таковыми являются именно карманники.

Начался естественный мусорской отбор: проверка алиби и прочих обстоятельств, доказывающих виновность или невиновность тех или иных крадунов. Число подозреваемых понемногу сокращалось. Когда же подозреваемых осталось только четверо, а это как раз были те люди, у которых не было алиби, и те, кто мог красиво украсть, их показали потерпевшим. Но все менты при этом были заметно разочарованы, ибо подозреваемые и близко не подходили под описание, и легавым ничего не оставалось делать, как отпустить их с миром.

Теперь в плане легавых включалась следующая фаза: поиск тех, кто не попал под общую облаву. Этот процесс тоже прошел очень быстро, не выявив тех, кто был причастен к краже.

Лишь после завершения всех этих этапов добрались наконец и до нас, но нас нигде не было, никто нас не видел, а главное – никто не сдал: мы, по общему мнению, были на гастролях.

Когда москвичам показали наши фотографии, то они недоумевали, и было отчего. Оказалось, что фотографии, которые хранились в архивах МВД, были сделаны в то время, когда все мы были еще пацанами. Но все же, по их мнению, мы были чем-то похожи на тех, с кем они столкнулись у дверей кабака.

Ментам в засаде у наших домов, как читатель видит, ждать долго не пришлось. Можно сказать, что все то, о чем я написал сейчас, мы знали уже тогда, когда нас везли в легавку. По дороге один несмышленый мусорок стал хвалиться расторопностью и оперативностью сотрудников уголовного розыска. Этот юный трепач был для нас, что называется, находкой. Теперь мы могли ясно представить себе всю картину и знали наверняка, от чего плясать.

Встретили нас, как и принято было встречать у мусоров при подобных обстоятельствах, с пряниками, но мы знали – кнут ожидает нас впереди, если мы не обыграем легавых. И мы их обыграли, хоть и не миновали кнута.

Сначала, как и было положено, с нами по одному провели «доверительные беседы», каждая из которых сводилась к одному: верни пока по-хорошему!

Безо всяких обиняков в кабинет тут же входили потерпевшие, и что было самым важным и что впоследствии определило дальнейший ход событий – после некоторой нерешительности они все-таки указывали на всех нас.

Затем, также по одному, нам дали «оторваться», да так, что мы кое-как могли держаться на ногах. Лишь потом, когда мы были уже в разных камерах КПЗ, начали проверять наше алиби, и, ко всеобщему удивлению ментов, оно оказалось почти безупречным.

Главным же аргументом в нашу пользу были авиабилеты, которые менты обнаружили в наших карманах при аресте. Проверить же достоверность нашего вояжа не представляло никаких трудностей. Это было проверено, и опять все складывалось в нашу пользу. Не могли же мы, по мнению ментов, украсть кошелек в обед, улететь в Москву непонятно откуда (в списках пассажиров в аэропорту Махачкалы наших имен не было)? И зачем на следующий день после обеда возвращаться в Махачкалу? Да и потерпевшие не были до конца уверены в том, что это были именно мы.

Слава Богу, что среди всех этих зубров и боровов от уголовного розыска не нашлось именно такого, который смог бы логично оценить все произошедшее, ведь разгадка не стоила и выеденного яйца.

Вот тогда мне и вспомнились слова того мусора в кабаке. Если бы такое случилось лет 1-15 назад, на нас бы уже давно была санкция прокурора, старым мусорам не пришлось бы столько времени ломать голову над этой ерундой, для них она просто не была бы загадкой.

Глава 9. Договор с министром

Но один умный человек среди всей этой легавой шушеры все же нашелся, и, как ни странно, им оказался тогдашний министр внутренних дел Дагестана генерал Полунин. На вторые сутки после описанных событий нас вывели из камер КПЗ, где мы находились, посадили в машину и привезли в здание МВД. Двое незнакомых нам оперативников в штатском сопроводили нас на второй этаж этого старого, холодного и мрачного здания, фундамент которого строили еще пленные немцы, и, введя в огромную приемную, приказали сесть.

За столом в углу вместо секретарши сидел офицер в форме. При нашем появлении он снял трубку и коротко доложил: «Прибыли, товарищ генерал. – Затем, после маленькой паузы, отчеканил: – Слушаюсь!» – встал и приказал нам войти в кабинет, что мы и сделали в некотором замешательстве. Сопровождавшие нас люди остались в приемной, а офицер-секретарь молча отдал честь кому-то направо, развернулся и вышел.

Мы стояли у дверей огромного кабинета, в таких мне еще не доводилось бывать никогда. Прямо напротив нас из трех огромных окон с желтыми, как лепестки хризантем, занавесками дневной свет и лучи весеннего солнца, будто вырвавшись из плена, буквально ослепляли нас. В середине кабинета стоял огромный длинный стол, и справа в конце этого стола восседал седой старик. По крайней мере, мне так сразу показалось. В следующее мгновение после нашего появления он встал.

Перед нами предстал офицер, в генеральском мундире, со Звездой Героя Советского Союза на груди и планками других боевых наград. В том, что он был фронтовик, у меня не было никаких сомнений. Он был чуть выше среднего роста, не по годам подтянут и строен. На вид ему можно было дать и шестьдесят, и семьдесят лет. Лицо его имело, как ни странно, благородный оттенок страдальца, и мне кажется, что именно эта черта его наружности сразу бросалась в глаза вору и отчасти могла сбить его с метки.

В ментах мы привыкли видеть лишь псов, но никак не благородных гепардов. Он молча подошел к нам и предложил сесть на стулья, расставленные вдоль стены с левой стороны от дверей. Он указал на них жестом руки, вновь не проронив ни слова, но безо всякого апломба. Затем стал медленно ходить взад и вперед, заложив руки за спину, как арестант, и изредка поглядывая на нас, но не искоса, как тихушник, а прямо и благородно, как мужчина.

Со стороны могло, наверное, показаться, что он отрабатывает на нас один из методов психического воздействия. Многие ли крадуны могли сказать или похвастаться, что они когда-то были предметом заинтересованности министра МВД, пусть и регионального значения? Но, думаю, это было не так.

Скорее всего, он размышлял над тем, как бы подоходчивее объяснить нам всю сложность создавшейся ситуации. Потому что, когда он начал нам все объяснять, нам сразу стало ясно, что этот человек никогда не имел ничего общего с такими людьми, как мы. Если же говорить точнее, то чиновники такого уровня никогда не опускались до той планки в иерархии МВД, которой предписывалось ловить и разоблачать воров любых мастей. Для этого в их структуре существовал отдел угро.

На тот момент, к счастью, там не было настоящих сыщиков, с какими я когда-то привык иметь дело. Ведь чутье для сыщика является природным даром, который нигде не приобретается. Сыск представляет собой искусство, целиком построенное на тонком чутье, которому трудно дать точное определение.