Порою нестерпимо хочется… - Кен Кизи

только можно найти во всей Америке: постоянно движущиеся — пододвигаемые летними ветрами и смываемые зимними дождями, — раскинувшиеся в некоторых местах на целые мили без единого деревца, кустика или цветочка, слишком правильные, чтобы быть результатом трудов небрежной природы, слишком огромные, чтобы быть плодами рук человека. Даже случайному человеку они кажутся ирреальным миром. Я же, со своим предубежденным взглядом, достигнув вершины, увидел в высшей степени угрожающую местность.

Он идет к вышитому покрывалу этой огромной постели в полном трансе (мальчик исчезает на абсолютно пустом, ползущем песчаном поле, не дойдя до моря…) и испытывает разочарование, когда добирается до края дюн: «А чего я, собственно, ждал? Что здесь может произойти при ярком дневном свете, на абсолютно невыразительном песчаном поле?» (…исчезает в полной тьме на черной и безлунной земле!)

У самого подножия дюн, где начинался пляж, разделяя владения моря от суши, словно абсурдная стена, громоздилась гора посеребренных солнцем бревен. Я перелез через нее, думая, чем бы себя занять, чтобы провести час, остававшийся до свидания с Вив… Дойдя до пляжа, он надеется, что ужас, вселенный в него дюнами, отступит, но он никуда не девается и следует за ним по пятам, как рваные черные тучи, потрескивающие и шипящие в нескольких футах над его головой. «Наркотическое похмелье, — настаивает он. — И ничего более. Просто надо отвлечься на что-нибудь. Ну же, парень, ты спокойно можешь не обращать на него внимания…» Чтобы скоротать время, я принялся кидать камешками в перевозчиков, которые неподвижно стояли у кромки воды, повернув клювы по ветру, как маленькие флюгера. Потом откопал несколько песчаных крабов в розовых панцирях и кинул их парящим чайкам. Перевернул кучу ламинарии и понаблюдал за взрывом активности жизни насекомых, вызванным моими действиями. Пробежал, сколько выдержали мои просмоленные легкие, вдоль пенистого прибоя, покричал, соревнуясь с чайками; закатав штанины и привязав ботинки к ремню, побрызгался в набегавших волнах, пока у меня не опухли и не занемели колени… Но каждое пропетое им слово, каждый жест, прыжок кажутся каким-то ритуалом, заклинающим свирепого врага выйти из-под земли, ритуалом, который он не может остановить, так как каждое действие, рассчитанное на обеспечение успеха, также входит в подсознательную церемонию, необходимую для этой победы. По мере того как он приближается к кульминации своего океанического священнодействия, ему приходит в голову, что вся эта дикая куролесица не более чем узаконивание детской игры: «Неудивительно, что я страдаю нервным расстройством, как же, черт возьми, иначе? Я же все время бегу назад. Еще немного, и я окажусь во чреве. Вот и все. Вместе со своим похмельем. Вот и все». (Постепенно шок от падения проходит, и мальчик пытается пошевелиться. Он поднимает голову и сквозь круглое отверстие видит над собой звезды, которые гонит ветер, дующий с каменистых скал на север, он слышит, как сердито бьет лапами океан, негодующий за то, что какая-то дырка в земле лишила его законного трофея.) И единственное, что мне надо для преодоления этого, — найти другую мелодию. Он испуганно оглядывает беззвучный пляж… И тут мой взгляд случайно падает на первосортное развлечение: машина, застрявшая в песке в четверти мили к югу от меня, почти у самого волнореза, где я должен встретиться с Вив. И общий вид этой машины был мне чем-то очень знаком, действительно знаком — отличный способ времяпрепровождения, если я не ошибаюсь. (Мальчик лежит на дне огромной трубы. Трубы, уходящей в землю. «Одна из труб Преисподней! — думает мальчик, вспоминая предупреждения старого Генри о печных трубах дьявола, расставленных в дюнах, куда могут упасть беспечные гуляки. — Прямо в Ад! » — вспоминает мальчик и разражается слезами.)

Я опускаю штанины, надеваю ботинки и поспешно пускаюсь в путь. Я не ошибся, это была машина самаритян. Мой старый дружок водитель спокойно курил, не обращая никакого внимания на молящий и укоризненный взгляд своей завязшей машины, которая беспомощно стояла в ловушке волн. При виде меня он вздохнул. Пачка сигарет торчала из-за рукава его пуловера, руки были засунуты в задние карманы джинсов. Петляющие следы вдоль берега красноречиво свидетельствовали о происшедшем: взбодренные пивом и готовые к решительным действиям, они миновали пост береговой охраны и спустились к пляжу. Они подбирались ближе и ближе, насмехаясь над приливом, дразня волны и швыряя песок в белоснежную пасть океана, словно он был девяностофунтовым недоноском. И были пойманы. Дощечки и ветки свидетельствовали о яростных и бесплодных попытках вытащить колеса. Но песок держал крепко. Теперь начался прилив, и настала очередь океана дразнить: с сокрушительным терпением и неторопливостью он подбирался все ближе и ближе. Следы ног вели прочь от машины, указывая, что они побежали за помощью, но если она не поспеет в ближайшие несколько минут, то будет поздно. Через пять минут пена уже будет причмокивать у коробки передач. Через десять — давиться смехом у дверец. Через полчаса волны с победным рокотом захлестнут мотор, покрывая провода солевой коррозией, вспарывая полосатую обивку сидений, разбивая окна. А еще через час они будут перекатывать машину, как резиновую игрушку в ванной. Ли тронут пассивной покорностью машины. Стоическая мудрость металла. Хотел бы он быть таким же спокойным там, на дюнах (дюны охватывает ветер. С несмолкаемым воем он дует над трубой, словно играет на невидимой дудке в сопровождении ритмических ударов прибоя, доносящегося откуда-то из другого мира. Мальчик перестает плакать: он решает, что это не может быть печной трубой дьявола, — в ней слишком холодно, чтобы она могла иметь отношение к геенне огненной…), таким же спокойным и покорным: застряв в разверстой могиле, да еще к тому же и в полнолуние… Он направляется прямо к машине.

Шофер молча наблюдает за тем, как я приближаюсь.

— Эй, парень, — кричу я, — что за шутки? — «Скажи — «дудки» — молит Ли почти с такой же безысходностью, как обреченная машина, — пожалуйста, скажи что-нибудь дружелюбное». Я останавливаюсь. Его дружки стоят в десяти ярдах от нас посреди коллекции содержимого машины — домкрат, шины, одеяла, клюшки для гольфа — и медленно переводят взгляды с меня на своего лидера.

— Мистер Стампер, — мурлыкает он, когда рев океана слегка стихает, давая ему возможность вклиниться, — вы появились просто как герой. Говорят, что все вы, Стамперы, герои. Вы захватили с собой лопаты? Может, цепь? Или вы вызвали нам тягач? Вы, случайно, не вызвали нам тягач, мистер Стампер? Или подмога уже спешит?

— Не-а. Просто шел мимо, наслаждаясь видом в одиночестве.

Встревоженный его сладко-ядовитым тоном, я быстро сообразил, что эта